Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это никогда больше не повторится, по крайней мере не здесь и не в ближайшее время.
По тропинке мы с Танатосом спускаемся на пляж. День уже уступает место ночи, над головой дрожат бледно-сиреневые небеса. Вода, поблескивающая в последних закатных лучах, кажется металлической.
– Куда ты меня ведешь? – спрашивает наконец Смерть с улыбкой в голосе.
Я, даже не глядя, понимаю, что он безмерно доволен тем, что его куда-то тащат. Полагаю, он жутко устал от роли того, кто тащит сам.
– К океану.
Я думала, это очевидно.
– Лазария, мы только что видели океан. Зачем мне смотреть на него снова?
Оглядываюсь на него через плечо:
– А ты в нем плавал?
Он колеблется, но я уже знаю ответ.
– Вот и я нет. Но хочу и… хочу, чтобы ты присоединился ко мне.
Танатос бросает на меня взгляд, от которого сердце бьется быстрее.
Тропа заканчивается, ноги погружаются в песок. Отпускаю всадника и стягиваю сапоги.
Смерть нависает надо мной.
– Что ты делаешь, Лази?
– Готовлюсь к погружению. – Смотрю на его доспехи. – И тебе лучше снять броню, иначе потонешь, как камень.
Содрогаюсь при мысли о Смерти, застрявшем на дне океана, чтобы вечно тонуть, приходить в себя – и тонуть снова.
Он касается нагрудника и уже не выглядит особенно вдохновленным тем, что его приволокли сюда.
– Ты умеешь плавать? – спрашиваю его.
– Конечно умею, – оскорбленно отвечает Танатос.
– Тогда почему медлишь? Я думала, тебе нравится намокать, – говорю с явным намеком.
Что ж, намек он улавливает.
Полуприкрыв глаза, Смерть все-таки тянется к своим ремешкам и расстегивает их один за другим.
Все еще глядя на него, снимаю джинсы.
Если раньше Смерть и сомневался в необходимости заходить в воду, теперь сомнения отпадают.
Стягиваю рубашку, отбрасываю ее в сторону. Лифчик и трусики летят следом. Смерть все еще возится с латами, но я не собираюсь ждать, когда он закончит.
Бесшабашно хохоча, мчусь по пляжу, влажный песок хлюпает между пальцами. Шиплю, когда прохладная вода плещет на лодыжки, но не останавливаюсь, бегу дальше, поднимая соленые брызги. И когда захожу достаточно глубоко, ныряю в волну.
Организм в шоке от погружения. Океан жутко холодный. Может, именно поэтому я чувствую себя такой живой. Выныриваю на поверхность, откидываю с лица мокрые волосы.
– Черт!
Оборачиваюсь к берегу.
Смерть с гримасой на лице осторожно бредет по воде.
Хоть он и не в настроении, зрелище всадник представляет великолепное. Взгляд мой скользит по рельефным мышцам его плеч и рук, спускается к стройному торсу. Отражение ничем не прикрытых татуировок поблескивает в воде.
– Я думала, жар и холод не смущают тебя, – говорю я, уже клацая зубами, но так радуюсь плеску волн и песку между пальцами, что не обращаю внимания на озноб.
– Это смутило бы даже мертвого, – недовольно ворчит Смерть.
Я смеюсь, потому что это же нелепо; он, наверное, даже не чувствует холод.
Смерть хмуро глядит на воду.
– Это хуже вина.
Я хохочу еще пуще, и его взгляд останавливается на моих губах. Смерть идет ко мне, рассекая воду талией и крыльями. И то, как он смотрит на меня… я бы сказала, что он терзается, если бы не мягкость в его глазах.
Танатос тянется ко мне, обхватывает ладонями мои щеки, пристально смотрит в глаза.
– Я люблю тебя, – выдыхает он.
И его губы накрывают мои.
Мои руки, ухватившиеся за него, дрожат, мне хочется плакать и смеяться одновременно.
Он отрывается от меня.
– Я люблю тебя, – повторяет Смерть, и руки его лежат на моем лице.
Я качаю головой. Не знаю, почему я качаю головой. Это ведь все, что я хочу слышать.
– Люблю, – настаивает всадник. – Я ждал тебя с того самого мига, как появился на свет, задолго до того, как ты сделала первый вдох. – Он берет мою руку и прижимает к своему сердцу. – Ты была здесь все то время, когда я думал, что не хочу этого, даже когда считал любовь проклятьем и слабостью. С тех пор как мы встретились, все изменилось, Лазария. Ничто уже никогда не будет прежним. И клянусь, что до конца своих дней я буду любить тебя.
Он обнимает меня и притягивает вплотную к себе. Небеса над нами наливаются густой синевой, и в них зажигаются первые звезды.
Мы молчим, а потом я обвиваю его ногами, сцепляя щиколотки у него за спиной.
Он тратит буквально секунду, чтобы подстроиться, и вонзается в меня. Вскрикиваю от накрывших меня ощущений, но Смерть уже вышел – и таранит меня снова. Обвиваю руками его шею, а он продолжает резкими толчками входить в меня, словно пытаясь проникнуть как можно глубже.
– Боже, – стонет он, – как ты сжимаешь меня, кисмет. Я мог бы жить здесь, в тебе, вечно.
Ловлю его губы, целую, а волны бьются о нас, и я чувствую вкус соли на его губах.
Всадник чуть отстраняется – и осыпает поцелуями мою шею. Прикусывает мочку уха, выскальзывает из меня – и возвращается вновь.
Издаю стон, в который раз поражаясь чародейству всадника.
Он движется медленно и размеренно, сверкающие глифы освещают его глаза, и они блестят ярче, когда он смотрит на меня.
– Ты – все то, что, как я думал, я не могу иметь, – шепчет он.
Я хочу спрятаться от его откровений, но лишь потому, что у меня давно уже вошло в привычку так делать. Так что я просто отдаюсь ощущению невесомости, наполняющему меня.
Касаюсь лица Смерти.
– А ты – все то, что, как я думала, я иметь не должна, – отвечаю ему.
Не могу, не должна… мы бросили вызов самим себе, чтобы быть вместе.
Толчки Танатоса становятся мощнее. Волны плещут вокруг, но в объятиях всадника я едва замечаю их.
Он наклоняется за поцелуем, его язык коротко касается моего, отступает и касается снова.
Потом Смерть прерывает поцелуй, ладонь его ложится на мою щеку, его лицо – в дюйме от моего.
– Как же мне нравится твой вкус, кисмет. – Он продолжает вонзаться в меня, и глаза его горят, ибо он наслаждается выражением моего лица. – И этот взгляд… этот взгляд убеждает меня, что я завладел тобой, точно так же как ты завладела мной.
Всадник кладет руки на мои бедра, раскачивая меня снова, и снова, и снова, и ноги мои сильнее обхватывают его талию. Еще один толчок – и он входит в меня так глубоко, как только возможно, и останавливается, застывая.
– Танатос, – выдыхаю я.
Он ухмыляется.
– А вот это, пожалуй, мне нравится больше всего – когда я сижу в тебе