— Спасибо, кто бы сомневался. Ну, что с тобой делать! Он хоть знает, что ты уходишь?

— Нет, вы ему сами скажете.

Начали приходить сотрудники. Зашла Катя.

— Хорошо, что ты пришла. Алёна увольняется.

— Ну, насильно никого держать не станем. Но у тебя отгулов — на месяц, наверно. Может, отдохнёшь, подумаешь? И время у нас сейчас, как ты знаешь.

— Я уже подумала. Институт надо кончать. Я хочу — в этом учебном году.

— Станислав Анатольевич знает?

— Нет.

— С его резолюцией на заявлении. Он тебя привёл и за тебя отвечает. Если не возражает… жалко, что говорить!

И он появился, будто ждал за дверью. Утренние совещания никто не отменял.

— Алёна увольняется. Не возражаешь?

— Её право. И занятия начнутся вот-вот. Но давай так. Будешь приходить до выставки, когда сможешь, после занятий. Во вторую смену. На выставке — все дни. Не возражаешь?

— Если вы так считаете…

— Институт — не игрушки.

— Спасибо… — И ушла, не прощаясь.

Решила, будет приходить, когда офис разойдётся.

Пришла в шесть часов. Но никто не уходил, готовились к выставке! Работа находилась всем.

Алёну поставили на контроль. За большим столом сидели девушки. Она вошла, как грешница в древности… ну, не камни, конечно. Насмешливые взгляды, улыбки, подкалывания…

Ничего этого не было, Татьяна предупредила всех.

Они проверяли птичий базар перед художниками. И она села рядом.

В восемь вечера позвонила Катя:

— Алёна, иди пить чай.

Подкладывала печенье, никто не вспоминал субботнее происшествие. Слава был молчалив и сосредоточен. Ушёл первым, сказал на ходу:

— Алёна, выходи в девять.

— Хорошо.

Отвёз, высадил у подъезда.

— Вы не поцелуете меня?

— Не поцелую. Я думаю, тебя нельзя целовать до выставки, а то сразу ко мне жить переедешь.

— Я бы и так переехала, если бы вы разрешили.

— Я это понял, когда ты мне свой пупок показала.

Она бросилась к подъезду. Но назавтра в четыре приехала и села с девочками проверять цыплят.

В Москве, в огромном павильоне, одна выставка сменяла другую. У них на всё про всё было две ночи, день и утро перед открытием. И завтра привезут детей, сначала повозят по Москве, покормят… всё равно, времени — в обрез.

Предшественники «Игрушки» в понедельник, после закрытия своей выставки, неспешно разбирали перегородки, грузили ящики. Слава нашёл главного и попросил:

— У нас сложный интерьер и мало времени. Можно, мы поможем с демонтажем?

И к обеду зал был в их распоряжении. Назавтра, когда автобус с детворой, покружив по Москве, постояв у кафе, где их вкусно покормили, привёз на выставку, уже можно было снимать.

С подвесного потолка в углу свисали ветви с птичками, в причудливом круговом бассейне плавали утята. В другом конце зала на возвышении стояли машины и игрушечная военная техника, в небольшом бассейне плавали кораблики и погружались подводные лодки.

Зал постепенно наполнялся игрушками — на полу, на стендах, на полках разного уровня. Их можно было посмотреть, потрогать, консультанты показывали их в действии. Уже было, где снимать, и, главное, кого и что.

Снимали группами и по одиночке, даже захватили драку — двое против одного за клоуна. Сняли, потом по клоуну получили все трое. Какое счастье — выбрал игрушку, и она твоя!

Вечером автобус со спящей от полноты впечатлений детворой вернулся домой, в Ромашково.

А на открытии на круговой панораме, на баннерах, на экранах красовались запечатлённые моменты детского счастья, неподдельный детский восторг, удивление, восхищение.

Выставка всколыхнула Москву. Посетителей были толпы. И по всему городу в метро, в автобусах можно было увидеть пакеты с логотипом «Русская игрушка».

И когда за последним посетителем закрылись двери павильона, все вздохнули. Ещё не улеглось возбуждение, как бегун после финиша пробегает несколько метров.

Им предстояло разобрать эту красоту, упаковать всё и фурами отправить в Питер. А пока на длинном прилавке у стены, где выдавались коробки с покупками, устанавливали тарелки с закуской, одноразовые стаканчики, шампанское. Стоять уже никто не мог, из выгородок для заключения контрактов перенесли столы и стулья.

Таня сказала им, какие они молодцы, какие мы все молодцы! И когда уже всё смешалось, встал Слава:

— Алёна, иди сюда, что ты прячешься! Друзья, родные мои! Мы с Алёной откладывали это главное событие в нашей жизни…

Окончить ему не дали. Закричали:

— Вы женитесь? Наконец!

— Женимся. В субботу, через неделю.

— Поздравляем!

Никто не удивился. Все видели, ещё в Питере, как она садилась на заднее сиденье его машины.

И здесь, в Москве, они исчезали вдвоём, возвращались перед самым закрытием отеля. Он провожал до номера, где она жила ещё с двумя девочками, и шёл к себе, на другой этаж.

Все радовались за обоих. Ну, может, кто-то из девочек позавидовал Алёне, не подавая вида…

Алёна улыбалась смущённо. Стояла рядом с ним в своих привычных джинсах и тенниске, которые даже для выставки не сменила на платьице.

Она уже не верила, что это когда-то произойдёт. Он объявил о свадьбе, но за всё время выставки ни разу не завёл её в свой номер. Никаких проявлений чувств, которых она так ждала…

И даже в день свадьбы она не верила, что это всё всерьёз.

Платье было очень красивое, но она наотрез отказалась от декольте, и туфельки были на низком каблучке. И ни причёски, ни косметики.

Мама ушла переодеваться, отец и не заходил ещё, ему сказали — потом!

Только баба Маруся не отходила от неё, поправляла складочки на платье, прядки выбившихся волос. Её девочка не выглядела счастливой!

Невеста должна волноваться, но тут было что-то другое.

— Алёна, ты будто не рада? Что с тобой!

— Он не любит меня, баба Маруся! — и заплакала.

— Что ты выдумываешь, раз женится, значит любит. Не по расчёту же, что с нас взять.

— Он женится, как честный человек.

— Он сделал что-то плохое?

— Если бы! Нет, к сожалению. Даже не поцеловал ни разу. Как с ребёнком.

— Может, отложим всё, или отменим вообще?

— Нет, нет, что ты! Пусть как с ребёнком, но рядом с ним… Только бы он не передумал.