— Олежа, я так ждала, думала, мы побудем вместе эти три дня…

— В другой раз, когда ты не будешь разрываться между мной и ребёнком.

— Но это же и твой ребёнок!

— Она вырастет без меня. Если Максим хоть как-то будет помнить, смутно, то ей и вспомнить будет нечего. Я держусь из последних сил, Катя. Послушай меня, пожалуйста. Не приезжай больше. Мне нужно выжить, понимаешь? Просто жить. Ничего не ждать, просто жить и всё. Иначе — хоть в петлю.

Я тебя очень любил, очень. Единственное счастливое время, которое я могу вспомнить — это с тобой. Этого у меня, никто не отнимет.

Не плачь, пожалуйста, смирись с тем, что произошло. Посмотри на меня, того Олега, что ты любила, уже нет и в помине. У меня всё выгорело внутри, неужели ты не видишь — я обугленный.

Дай мне собраться с силами и выжить здесь. Не думать ни о чём. Я очень виноват перед тобой. Мне не нужно было привязывать тебя к своим цепям, ты ведь тоже живёшь в заключении! Давно могла быть замужем, нормальная семья, муж рядом…

— Олег, Олег, ну что ты говоришь, какие страшные вещи! Я люблю тебя. Как бы ты ни выглядел, и что бы не говорил. Ты выйдешь, и всё вернётся, я же буду тебя ждать! Если сейчас тебе тяжело меня видеть, я не стану докучать, позовёшь, когда сможешь, когда захочешь.

И помни, у тебя есть, куда вернуться и к кому. Ты — моя жизнь, Олежа. Береги себя, родной…

Олег почувствовал облегчение. Теперь дождаться Алексея и поручить ему развод. Он будет свободен хотя бы внутренне.

А Катя еле сдерживалась, чтобы не плакать в поезде, на людях. Этим поездом часто возвращались из колонии. Отбывшие свой срок выделялись, их можно было легко отличить в любой толпе…

Она сидела, отвернувшись к окну, и никто не заговаривал с ней из попутчиков.

Приехала поздно, дети спали. Вера прилегла на диване, не уходила, не оставляла детей одних.

— Приехала, детка! Как там Олег?

— Он прощался со мной, не хочет, чтобы я приезжала. Ему тяжело видеть меня. Не знаю, что делать… Это совершенно, совершенно другой человек. Я думала, что смогу помочь ему пройти через это. Оказывается, помочь невозможно. Человек попадает в тюрьму одним, а выходит другим, если выходит.

— Сделать тебе чаю?

— Нет, спасибо. В душ и спать, завтра на работу. Что я могу, ничего не могу…

Максимка проснулся от непонятных звуков из маминой спальни. Она оставляла на всякий случай приоткрытые двери и в спальню, и в детскую.

Он сел на кровати, и сразу проснулась Леночка:

— Ты что, Максимка?

— Мама плачет.

— Мама? Что же делать?

— Пойдём к ней, вставай, только тихо.

Они пошли, держась за руки. Стараясь не шуметь, открыли свою дверь, потом в спальню.

Катя увидела два маленьких силуэта в свете луны.

— Что вы, ёжики? Почему не спите?

— Ты плакала, почему ты плакала? Папа обидел тебя?

— Ну что ты, разве наш папа может меня обидеть! Просто жалко, что он не с нами. Ты мужчина, а женщинам иногда очень хочется поплакать, правда, Ленусь? Идите ко мне, мои маленькие, мои золотые!

И они с готовностью забрались к ней под одеяло.

Утром Вера застала их в Катиной спальне, сладко спящих в обнимку.

О своих проблемах Катя рассказывала Вере, больше никому. Она одна понимала её, сочувствовала, переживала.

Мама опять была недовольна и не собиралась этого скрывать. Почему Слава перестал приходить? Прекрасный молодой человек. Если не думаешь о себе, так о детях подумай! Им нужен отец.

Напрасно было говорить, что отец у них есть.

На Максимку жалуются в садике. Леночка кашляет. Врач сказала, хорошо бы на море на всё лето. Согласится ли мама…

На работе Славино отсутствие чувствовалось постоянно.

В общем, Кате было не до Тани.

Своё обещание она выполнила, Луизе позвонила на следующий день.

— Приезжать не нужно, Катя. Пришли фотографию, не официальную, с пикника или вечеринки. И справку короткую. Не ей выбирать, меня смущает возраст. Она будет выбирать, конечно, но из тех, кто ею заинтересуется. Какой возрастной ценз поставить, шестьдесят и старше?

— Что вы, Лу! Хотя бы до шестидесяти…

— Не думаю, что получится, но тогда поправим на следующую попытку.

Катя послала фотографию со Славиного дня рождения. Она вела тайную историю всего, что происходило в отсутствии Олега. Покажет ему, расскажет, как они жили без него, когда он вернётся. Когда он вернётся!

Фотография была хорошая. Таня смотрела на Алёну с попугаем и улыбалась. На фотографии была только Таня.

Послала и посчитала, что сделала своё дело.

Время шло, Таня молчала. Значит, ничего пока не получается.

Но Таня молчала совсем по другой причине.

Луиза позвонила через неделю:

— Таня, есть трое претендентов. Я пришлю вам фотографии и то, что они написали о себе.

— Знакомство по переписке? Они понимают по-русски?

— Один англичанин, русский свободный. А двое других — вообще наши, только живут в Америке. С ними — по переписке.

Англичанин сейчас в Москве, нужно встретиться, пока не улетел. Готов приехать к вам в Питер. Это лучший вариант, постарайтесь ему понравиться. Придумывать ничего не надо, просто будьте самой собой. Слушайте его, улыбайтесь. Его телефон в справке, но он сам позвонит вам вечером — договориться о встрече. Приятный человек, из троих самый молодой. Адвокат, хорошая профессия. Американцы пишут, что они бизнесмены. Ну, Виктор ещё куда ни шло. А Николай…

Вообще, бизнесмен — что-то расплывчатое. Овощами на рынке торговать — тоже бизнес.

Хорошо, если получится с Алексом. Ну, даже если эта тройка мимо, не переживайте, это же только начало.

Американцы были старые, шестьдесят пять и шестьдесят семь лет. Соскучились по России. Хотят русскую жену, у американок другой менталитет.

Внешне похожи не были. Виктор высок и сухопар, и волосы с густой проседью, но присутствуют. А в Николае было что-то восточное. Полноват, пострижен под ноль, или просто волос не осталось. Пояснения похожи, будто писал один человек.

Нет, старик ей не нужен. Статус замужней женщины — жила без него, привыкла к одиночеству… Зря Катя это затеяла. В сорок лет ни на что другое надеяться не приходится.

А вот и фотография Алекса. Спускается по лестнице в каком-то учреждении. Строен, темноволос. Какой-то намёк на улыбку, будто только хотел улыбнуться, а уже сняли. Но глаза весёлые.