Жизель… Как давно она не была в театре! Особенный запах зрительного зала, позабытый давно. Она вообще забыла, что можно не только работать. Слава хорошо сказал — как пёс в пустую конуру…

Нет, женщина в доме всегда найдёт себе занятие.

Он поглядывал на неё искоса. Оживлена, оттаяла. Стала той, от которой он не мог оторвать глаз на фотографии. К счастью, совсем не похожа на тех московских девиц. Может, этот город накладывает отпечаток?

Вышли в ночную прохладу.

— Таня, посидим где-нибудь в кафе? Мне не хочется отпускать вас так рано.

— Давайте, я покажу вам ночной Питер.

Она кружила и кружила по любимому городу. Он был праздничен и наряден, сама давно не видела его таким.

Остановила у его отеля.

— Мы приехали. Спокойной ночи. Когда за вами заехать?

— В девять я буду готов. Вам это не рано? Не хочется терять время…

— В девять я буду у входа.

Он обнял её и поцеловал. Не успела ни опомниться, ни отстраниться. И сказать ничего не успела — он быстро вышел из машины. Нагнулся к окошку:

— До завтра, Таня! Спасибо вам!

Ехала домой и сокрушалась. Ну, как она позволяет ему так себя вести? Будто она и впрямь часть его программы. И поцелуй — часть программы… Как стыдно.

Но в девять она подъехала к отелю. И он мгновенно вышел из стеклянных дверей.

— Я ждал на улице и замёрз. Россия — холодная страна!

— Россия — разная страна. Садитесь, я включу обогрев.

Она больше не переживала. Ну, в конце концов, это было приятное время. Но больше никаких брачных агентств и претендентов! Чего ради!

По-видимому, его программа окончится завтра. И с понедельника всё вернётся в привычную колею.

Он заметил эту перемену. Она держалась, как хозяйка города, в котором он — гость. Никакого смущения, растерянности, как в первый день. И заговорила первая:

— Откуда вы так прекрасно знаете русский? Выучить незнакомый язык на таком уровне невозможно.

— У меня бабушка русская. Мама только наполовину, значит, я — на четверть.

— Русская бабушка в Англии?

— Эмигрантское дитя. Это особенные люди. Никто так не любит родину, как изгнанники, они все мечтали вернуться. Кто-то приехал и попал в лагеря. Бабушка меня растила, словно мне предстояло жить там, где ей не довелось. Конечно, русский язык, вся русская классика, книги, в основном, но и живопись, и музыка. Отец был недоволен — ему в Англии жить. А он историю России знает лучше, чем родной страны!

А дедушка, его отец, потомственный адвокат, сказал:

— Чем ты недоволен? В Лондоне будет единственный юрист, прекрасно говорящий по-русски. Посмотришь, как это отзовётся на его карьере!

И правда, русских в Лондоне всё больше и больше, я уже несколько лет работаю с московскими коллегами, а сейчас они порекомендовали меня и вашим.

— Это было основным в вашей программе?

— В любой программе основное — всё. Разве мы вчера не перешли на ты? Таня, тебе не надоел этот официоз? Тем более, на природе. Почему ты до сих пор живёшь с мамой? У нас взрослые дети не живут с родителями, если они не инвалиды. Ты же не инвалид!

— И у вас всё по-разному, и у нас. Как бы я сказала маме — всё, ты меня вырастила, теперь живи одна на старости лет?

— Не знаю. Я не думал об этом. Бабушка сейчас живёт одна, ну и что? Мы звоним, приезжаем в гости, она гостит у родителей, у меня — негде. Отношения, по-моему, от этого только лучше.

— У нас другой менталитет.

— Ты бывала за границей, паспорт заграничный есть? Виза Шенгенская?

— Паспорт есть, и виза. У нас филиал во Франкфурте.

— А кроме Франкфурта, видела мир?

— Нет. Даже в мыслях не было — куда-нибудь взять и поехать!

— Нет в тебе свободы, даже внутренней. Это не менталитет, я часто встречаюсь с русскими. Вполне европейские люди.

— Это богатая твоя клиентура. Я же сказала — Россия, она разная. Мы приехали. Это Петергоф.

А в воскресенье она почему-то рассказала ему о себе, то, чего никому не рассказывала. Как росла в семье нелюбимым ребёнком. Любили Машуню, младшую.

Отец ушёл из семьи, когда Тане было десять лет, а Машуне — пять. Он хотел забрать младшую в свою новую семью, судился с мамой. Присудили возможность видеться раз в неделю.

Приезжал из Москвы, общался с Таней минут пятнадцать, спрашивал про школу. Потом уводил Машуню в цирк или на детский спектакль, куда Тане, как он считал, идти было неинтересно. А ей так его не хватало!

И всё же забрал в Москву. Он преподавал в МГУ, и это был верный шанс на поступление. Жить у отца мама не разрешила, только общежитие!

Так и осталась Машуня в Москве. Чуть что — мама, приезжай, Коленька заболел. И жил он у них в Питере месяцами… Теперь она звонит раза два в неделю, всё ли в порядке.

Почему она это ему рассказала — сама не знала. Так рассказывают свою жизнь попутчику в вагоне. Выйдут на разных остановках и больше не увидятся никогда.

Никто из его знакомых женщин не рассказывал ему о себе, да ещё такие щемящие вещи. У него заболела душа, ему было жалко её. Совершенно незнакомое чувство для благополучного европейца, которому дела нет до чужих проблем…

Обедали в Царском селе, в Питер вернулись затемно.

— Таня, поставь машину на стоянку. Идём ужинать. Я голодный, а ты?

— И я!

— Столик я на все дни оставил за собой.

Наверное, шампанского было многовато. У неё кружилась голова, когда они танцевали. Может, от шампанского ей казалось, что за эти дни они перестали быть чужими друг для друга? Или это входило в его программу?

Ей хотелось спросить, окончилась ли она, эта пресловутая программа! Но он так бережно вёл её в танце, что у неё не хватало мужества.

— Таня, поехали к тебе. Мы же взрослые люди! Я хочу утром кофе в постель. У тебя есть дома кофе?

— Есть.

И была долгая ночь. Она понимала, это прощанье, заключительный этап. Но ей было всё равно…

Спала, как убитая, будильник включить забыла, конечно.

Он сам разбудил её, одетый, только без пиджака, в одной голубой рубашке.

— Таня, половина восьмого. Ты не опоздаешь на работу?

— Опоздаю. Ещё за машиной ехать.

— Да пусть она стоит, где стояла, вечером заберёшь.

— Она служебная.

— Какая разница, директор, называется! Вставай. Хотя я могу кофе в постель, разобрался у тебя на кухне.

— Отвернись, пожалуйста…

— Пожалуйста, если хочешь. Но я же видел тебя, всю!