– Пойдем, сядем там, под чинарой, – Табуладзе вдругперешел на «ты», – прости, я волнуюсь. Не могу об этом говорить спокойно,может быть, потому, что это недавно выяснилось. Одна женщина, которая тамработала, хотела отомстить и рассказала, как было дело. Дядю Галактиона убилиударом пресс-папье прямо в висок. Сильной рукой молодого человека, понимаешь,нет, эх, проклятье! Его убил мой двоюродный брат и, значит, его роднойплемянник Нугзар Ламадзе! Ты знаешь о таком?

– Я слышал, – проговорил Борис. – Моя матьговорила как-то о нем. Он крупный чин там, да?

Табуладзе кивнул:

– Ну да, он генерал-майор, но это его не спасет!

Видит Бог, я не хочу говорить об этом, думал Борис. Зачеммне все это сейчас, под луной, в старом Тбилиси, после победы в чемпионате, сМайкой в обнимку?

– Что это значит? – спросил он. – Что можносделать с таким чином?

Отар Табуладзе вдруг усмехнулся совсем не в духе кандидатанаук и почтенного архитектора:

– Понимаешь, Борис, здесь все-таки еще живы кавказскиенравы. Ламадзе не только дядю Галактиона убил, на его совести немало другихгрузин. Он и начинал-то свою карьеру как наемный ствол. В конце концов это всенакапливается. Даже сейчас кое-где родственники таких вещей не прощают. Я не осебе в данном случае говорю, понимаешь? Кроме меня появляются еще и другие. Тоодин, то другой появляются. Слухи идут, многое подтверждается. Этому злодеюлучше бы самому уйти, чем ждать...

Порывы ветра проходили сквозь листву над их головами,шевелили Майкину гриву. Луна, склонившись, как «какая-то Татьяна», светя самасебе, смотрела на дворы старого Тифлиса. На крутой улочке остановилось такси,слышно было, как шофер затягивает ручной тормоз. Грузный человек позвонил удвери аптеки. Дежурная сняла цветастую шаль и пошла открывать. Неужели этитихие малыши могут творить столько безобразий, думала Луна. Сколько бы я ниотгонял от себя эту тему, она всегда меня догоняет, думал Борис. В конце концовпосле всего, через что пришлось пройти, надо раз и навсегда понять, где, с кеми когда ты живешь свою жизнь.

Виражи на трассе Бориса IV Градова между тем становились всекруче, и времени для размышлений, для осмысления, «где, когда, с кем», неоставалось; приходилось полагаться на интуицию гонщика. Вернувшись в Москву, онсразу же отправился с Майкой Стрепетовой в Серебряный Бор. Он предвкушал, какМэри, наслаждающаяся обществом нового Китушки, будет счастлива теперь увидетьновую Вероникушку. Почему-то он не сомневался, что Майка понравится старикам.Увы, обычные радости снова отлетели от градовского гнезда. Непостижимые новостивсе из «той же оперы» поджидали мотоциклиста: Ёлка похищена людьми Берии, Нинаарестована, Сандро зверски избит, ослеп после двустороннего отслоения сетчатки,мастерская в Кривоарбатском разгромлена, многие картины распороты ножами.

Потрясенный, он рухнул в дедовское кресло и закрыл лицоруками. В тишине слышались только всхлипывания ошеломленной Майки да из сададоносились птичьи рулады. Первая мысль, что пришла ему в голову, была: «Как этовсе выдерживают старики?» Он открыл глаза и увидел, что Майка сидит на ковре,уткнувшись лицом в колени Мэри, а та с окаменевшим, как это у нее всегда бывалов моменты несчастья, лицом гладит ее по голове. В глубине дома прошла стараяАгаша, провела Китушку на прогулку в сад.

В саду, между прочим, в полосатых пижамах прогуливались дваотцовских сослуживца из штаба Резервного фронта, Слабопетуховский и Шершавый:по приглашению тетушки Агаши, то есть по-родственному, явились отдохнуть нанесколько дней, подышать чистым воздухом. Не забыли, конечно, прихватитьименное оружие, ну чтобы похвастаться боевым прошлым.

Дед в парадном костюме с орденскими планками, бледный, носовершенно прямой и даже как будто помолодевший, стоял у телефона. До Борисадонеслось как будто из приглушенного телевизора: «С вами говорит академикГрадов. Меня интересует состояние больного Александра Соломоновича Певзнера.Да, немедленно доложите главному врачу. Я жду на проводе».

Только тут он почувствовал, что к нему возвращаются силы, ивместе с ними или опережая их очень быстрым, но спокойным потоком его начинаетзаливать ярость. Холодный поток, стремительно и беззвучно вытесняя воздух,заполнял все его пространство. Вскоре ничего из старого вокруг не осталось, всетело было теперь окружено и заполнено яростью. Что ж, несмотря на леденящийхолод, в ней можно жить, действовать и даже кое-что соображать. Хевра думает,что ей все позволено, даже изнасиловать сестренку Бориса Градова? Ошибается!

– В какой больнице лежит Сандро? – спокойно спросил он.

– В больнице Гельмгольца, – сказала Мэри. – Кудаты собрался, Борис?

– Ну вот что, – сказал он, – Майка, ты останешьсяздесь. Я заеду на Ордынку и скажу твоим, что с тобой все в порядке. За меня небеспокойтесь. Вернусь поздно или очень поздно. Буду периодически звонить.

Майка сквозь слезы радостно кивала. Можешь не сомневаться,Борька, милый, здесь все будет в порядке, ведь я же медработник! Ее, видно,просто почти до перехвата дыхания захлестывало чувство причастности,собственной нужности, полезности, своей уже почти окончательной неотрывности отэтого Бори Градова. Мэри, при всей ее окаменелости, любовно оглаживаласоломенную голову: она явно была в восторге от нового члена только чторазрушенной семьи. Дед, ожидая соединения с главврачом, махнул внуку: подойди!

– Прежде всего, Борька, ни в коем случае не появляйся у себяна Горького, это небезопасно, – сказал он ему, зажав рукой трубку. –Во-вторых, ты можешь мне сказать, куда направляешься?

– Туда, где я еще состою на учете, – ответилЧетвертый, – это, может быть, единственное место, где могут помочь илидать совет. Во всяком случае, там я могу говорить без обиняков.

– Очень правильное решение, – кивнул Третий ивнимательно заглянул Четвертому в глаза: – Будь осторожен, не лезь на рожон!

Он вдруг переложил трубку из правой руки в левую и правой,чуть дрогнувшей, перекрестил внука.

* * *