— Сколько раз в день ты ешь?

— Обычно один.

Я оторопело разглядываю его, не понимая, как его организм до сих пор не развалился от такого обращения.

Люк переминается с ноги на ногу:

— Ты не могла бы перестать на меня глазеть?

— Ой! Прости.

Но он все равно переминается с ноги на ногу.

— Прости, я не сообразила, что тебе это может быть неприятно. Я потрясена, что ты до сих пор на ногах стоишь.

— Я привык, что многие… проявляют интерес к моему телу, и это противно. Большинство относится ко мне нормально, и я понимаю, что ты не из тех, но все равно не очень приятно.

К щекам у меня приливает жар.

— Извини, больше не буду.

Мне так и хочется подробно все объяснить, рассказать, что ничего плохого у меня и в мыслях не было, но я себя останавливаю. Иногда надо просто извиниться и заткнуться.

— Спасибо. — Люк продвигается на шаг вперед в очереди. — Как ты прекрасно знаешь, сейчас в готовые макароны с сыром добавляют витамины и минералы.

Я хмыкаю и смеюсь, но потом все-таки беру себя в руки:

— Не годится, что люди такое себе позволяют. Лезут не в свое дело.

— Да, — кивает Люк. — Правда, если это происходит, то обычно в момент первого знакомства. Потом уже все начинают бестактно интересоваться другими вещами.

— Например?

— Моей работой, карьерными достижениями…

— И твоим всепобеждающим обаянием.

— На это всем плевать.

— Судя по двухзвездочным отзывам, многим не плевать.

Люк скрещивает руки на груди:

— Да нет. Можно обращаться с людьми как угодно мерзко, и они все равно будут тебе улыбаться как миленькие, если сочтут, что ты можешь оказаться им полезным. — Лицо у него становится таким, как в нашу первую встречу. — Можешь быть обаяшкой, можешь быть козлом. Если тебя нельзя использовать, ты в любом случае никому не интересен. Даже если бы Джастин любил меня больше всех на свете, но считал, что в профессиональном смысле я для него не лучший вариант, он все равно отправил бы меня домой, как всех. Люди есть люди.

Мне нечего ему возразить — у меня самой есть скрытые мотивы. Как у всех.

— Кроме тебя, — продолжает Люк. — Я думал, может, ты хочешь добыть стажировку двоюродной сестре, но она уже получила рекомендацию, а Джастин записал ее на экскурсию, чего я не мог. И я уже помог тебе с тетушкой. У тебя нет никаких причин продолжать общаться со мной. Но ты здесь. Это для меня очень важно.

Теперь я себя ненавижу. Невольно опускаю голову на грудь, чтобы не смотреть ему в глаза. Конечно, я и раньше бывала недовольна собой. Постоянно волновалась из-за того, достаточно ли я хороша. Можно было и поменьше. Но в целом я себе всегда нравилась. А теперь — нет.

Я поднимаю голову, только когда мы оказываемся у окошка и продавщица, увидев Люка, вся сияет. Она обращается к нему с длинной тирадой по-испански, а он отвечает по-английски. Похоже, они познакомились в «Коллективе».

— Что закажете? — спрашивает она, и я прошу уэвос ранчерос — тортилью с яичницей и острым соусом, а Люк — буррито с гуакамоле и чоризо. Я поднимаю телефон, чтобы расплатиться, но он опускает мою руку.

— Я сам.

— Но мне…

— Прошу тебя. — Правда, это звучит не как просьба, а как законное требование.

Рука у меня повисает, а Люк прикладывает запястье к сканеру и оплачивает покупку. Мы подходим к задней части фургона, где полагается ждать заказ.

— Ты говоришь по-испански? — спрашиваю я.

Люк пожимает плечами:

— Ну типа того. Но не очень хорошо. Джастин настаивал, чтобы я совершенствовал свой английский и больше занимался генетикой и робототехникой.

— А с родными ты на каком языке разговариваешь?

Он глубже сует руки в карманы.

— Иногда по-испански, но они вечно дразнятся, что у меня теперь акцент, так что проще по-английски.

У нас совсем разные отношения с родными, но кое-что общее все-таки есть. Мы оба чувствуем, что на нас давят, когда нужно сделать выбор. Логично, что его семья хочет, чтобы он вернулся домой, а моя — чтобы я убила его ради спасения Иден и нашей магии. Но логика не делает эти требования справедливыми.

Пока мы ждем, я решаю, что надо сделать кое-что лично для меня. Сегодня, в эти минуты, которые мы с Люком можем провести вдвоем, в минуты, не омраченные подозрениями насчет Джастина и попытками узнать что-то о тете Элейн, я не буду думать о задании. Не буду перегружать мозг размышлениями о том, как бы убить этого парня.

Сегодня — для разнообразия, чтоб меня хакнуло! — я побуду девочкой, гуляющей с мальчиком, который ей, может быть, немножко нравится.

— Если бы ты хотела от меня чего-то, что бы это было? — с улыбкой спрашивает Люк.

— Просто живи, мне больше ничего не надо.

Я роняю эти слова, словно горячий хлеб из духовки, который обжигает руки и падает на пол, прежде чем я успеваю поставить его остужаться.

Но ведь это правда. Я хочу, чтобы он и дальше работал в «Ньюгене» и делал там фантастические открытия. Чтобы он и дальше придумывал эскизы для татуировок. Чтобы — предки мне в помощь! — ел нормальную еду не раз в день, а чаще.

И я хочу в этом участвовать.

— Девяносто четыре! — кричит продавщица.

Люк берет наш заказ и отдает мне мой пакет. Мы находим свободный столик для пикника в тени и садимся поесть, глядя, как тянутся мимо по променаду богатеи из Песков — полтора ребенка и собака на семью. Я думала, Люк сядет напротив меня, но он устраивается рядом.

— Вкуснотища! — Я облизываю соус с пальцев.

Люк ухмыляется:

— А я что говорил? Мое мнение самое авторитетное. Обо всем.

— Да ладно!

— Научно доказано. Это у меня в генах. — Он проглатывает кусок буррито и продолжает, водя пальцем по краю бумажной тарелки: — Кстати, извини за то, как я обошелся с тобой и с Кейс тогда на собрании. Даже если я и считал, что вы зря тратите мое время, это все равно не оправдывает меня.

— Прощаю. Честно. — Я киваю. — Почему ты об этом заговорил?

— Вспомнил твое первое сообщение. Ты сразу попросила прощения за то, за что вообще не должна была извиняться. Такой у тебя характер. Я тогда подумал, что невредно и самому постараться вести себя так же. — Взгляд у него искренний до беззащитности.

— Ты говоришь это не для того, чтобы я поставила тебе пять звезд?

Люк расплывается в улыбке:

— Это был бы приятный бонус.