— Ты не знаешь, где он?

Наверняка Топаз заметил, что я уклонилась от ответа, но напирать не стал. За это я и люблю его больше прочих Дэвисов. Он не сует нос в твои дела.

— В мастерской, командует.

— Спасибо. — Я мучительно пытаюсь вспомнить, где у них тут мастерская.

Глаза Топаза буравят мне спину.

Я нахожу мастерскую с первой попытки — туда постоянно вбегают люди, а потом выбегают обратно. Она просто огромная. Три ряда по шесть швейных машинок, и на каждой кто-то строчит со скоростью, какой без волшебства нипочем не добиться.

Я вижу Алекс и вздрагиваю. После всего, что ей рассказали в понедельник о тете Элейн, я уж точно не ожидала увидеть ее здесь в пятницу — а вот же она, сидит и прилежно шьет. Наверное, у нее шестое чувство — едва я бросаю на нее взгляд, как она вскидывает голову, и ее брови, покрытые гелем с блестками, так и лезут на лоб.

В ее глазах читается напряжение. Я не знаю, в чем дело, — то ли ей тяжело находиться в этом доме теперь, когда она знает, что сделал Йохан с ее мамой, то ли все потому, что мы с ней не успели с начала недели по-настоящему поговорить. А может, и в том и в другом вместе. До того как я получила задание, я привыкла, что мы болтаем каждый день, но теперь вот до чего мы дожили — за неделю едва обменялись парой слов. Я даже не зашла узнать, каково ей после всего.

— Ты что, перебрала ромового пунша? Только посмотри на это! — разносится по комнате голос Йохана, который стоит перед какой-то женщиной и машет у нее перед носом лифчиком от бикини. Он перехватывает мой взгляд, я шагаю в его сторону, а он поднимает палец: — Минуту!

Алекс так пристально смотрит мне в спину, что у меня мурашки бегут по коже. Мне никогда в жизни не было неловко разговаривать с ней, но теперь я еле волочу ноги — так давит на меня груз вины. Надо было рассказать о тете Элейн сначала ей, а уже потом вываливать все при остальных. При этом мне до сих пор обидно вспоминать, чтὀ она сказала обо мне на показе: как выяснилось, она совсем в меня не верит. Я останавливаюсь перед ней, ее машинка замедляется и замирает.

Я поднимаю руки — мол, сдаюсь.

— Ты здесь.

— Ты тоже.

Потом мы молчим, пока я не выпаливаю:

— Я должна была рассказать тебе первой все, что знаю о тете Элейн, а уже потом говорить остальным. Она твоя мама. Просто… я не подумала, и все пошло криво.

— А я зря наговорила тебе всякого на показе, — отвечает Алекс. — Я понимаю, задание у тебя не из простых, а я в результате стала ныть, что боюсь потерять дар, хотя знаю, что от тебя теперь зависит жизнь Иден, и это, наверное, самое ужасное, с чем тебе приходилось иметь дело за всю твою жизнь.

Мы молча глядим друг на друга, переваривая сказанное. Потом Алекс встает со стула, и я буквально валюсь в ее объятия.

— Ладно, ладно, не распускай нюни, — велит Алекс, и я ее отпускаю. — Теперь у тебя все лицо в блестках.

Она со смехом вытирает мне щеку. Я тоже смеюсь, чтобы не плакать; комок в горле немножко рассасывается.

— Блестки — это красиво. Тебе как тут, нормально? — спрашиваю я после паузы.

Алекс плюхается обратно на стул.

— Она сама его попросила. Это было ее решение. — Она смотрит мне в глаза. — А я учусь тому, что трудные решения никогда не принимают с легким сердцем. Если бы он отказался, ей пришлось бы искать кого-то другого. А он хотя бы сделал все как положено.

— Угу. — Больше мне сказать нечего.

— Быть здесь мне нелегко, но я стараюсь. Это же и моя семья. Даже если я и не родная им по крови, как двойняшки. — Алекс глубоко вздыхает и показывает подбородком на Йохана. — Зачем он тебе?

— Ты ведь никому не скажешь, что я здесь была, правда?

От этого брови у Алекс снова лезут на лоб:

— Так что ты здесь делаешь, собственно?

— Хочу узнать у Йохана одну вещь. — Я двигаюсь в его сторону, потом оборачиваюсь: — Я серьезно. Не говори никому.

— Да поняла я, поняла. — Алекс трясет головой. — Какая ты подозрительная. Надеюсь, ты сама догадываешься.

Да чтоб меня хакнуло! Теперь она из шкуры вон вылезет, лишь бы разузнать, что я затеяла. Ладно, неважно. Никто не заставит меня передумать. Ни Алекс, ни бабушка — никто на свете. Я должна спасти Иден. Для этого мне надо убить Люка. Разве я смогу совершить убийство, если ни разу не видела, как это делается?

Все равно что выучить новый рецепт, уговариваю я себя. Конечно, можно прочитать его и сделать как написано. Но лучше посмотреть видео. Тогда сразу чувствуешь, что к чему.

Сейчас сама мысль о том, чтобы убить живого человека, для меня какая-то невообразимая дичь. Когда я все увижу, сложится четкая картина. Вероятно, я пойму наконец, что если Дэвисы могут, значит, и я смогу.

Йохан машет мне, я нервно подскакиваю.

— Вайя! Вы решили в этом году спеть вместе с нами?

— Нет. — Я стискиваю руки.

— Тогда что? Вы же видите, я занят! — Дреды у него так и взлетают при каждом движении.

Я силой заставляю себя упереть руки в бока.

— Мне надо поговорить с вами наедине. Два слова.

Йохан бросает лифчик женщине, на которую только что орал, и шагает к двери.

Мне приходится бежать, чтобы поспеть за ним.

Он ведет меня в комнату напротив в том же коридоре. Там на диване сидит Рубина и читает что-то в телефоне.

— Нам нужна эта комната, — говорит ей Йохан.

Она вскакивает, встряхнув черно-красной шевелюрой, и выходит. Очередное напоминание о том, насколько разные у нас семьи.

Йохан плюхается на диван и жестом показывает на стул рядом:

— Сложности с Мамой Джовой?

Я сажусь, плечи у меня сутулятся сами собой.

— Мне надо научиться убивать. — Ну вот, я это сказала. Он все слышал. — Я знаю, что у вас вечером обряд. Хочу посмотреть. Не участвовать! Просто… посмотреть.

Взгляд черных глаз Йохана становится острее.

— Ваша бабушка будет в ярости. — Он склоняет голову к плечу. — Хотя ради одного этого стоит постараться. Так или иначе, это с моей стороны большое одолжение. Почему я должен его делать?

— Потому что мы родственники.

— Скукотища! Дальше.

Я складываю руки