снова проявится в семье. А Дэвисы, конечно, с нами в родстве, но этого, скорее всего, мало, чтобы получить ее дар. Что за игру ведет Джастин?

Рубина пристально глядит на меня:

— Зачем тебе смотреть обряд?

Кажется, я и правда так себе специалист по смене тем.

— Ну, это… мне надо.

Меня так и тянет объяснить, но я сдерживаюсь.

— Чем больше их проводишь, тем легче, — говорит Рубина.

Я буравлю глазами точку на полу у себя под ногами и больше ничего не вижу. Сдвигаю коленки, чтобы не тряслись, и стискиваю зубы, чтобы не заорать: «Как такое может быть легко?!»

Дверь распахивается, и входит Алекс. Она дергает подбородком в сторону Рубины:

— Не оставишь нас поговорить? Всего две минуты.

Рубина тяжело вздыхает — ее уже второй раз за день выставляют за порог, — но все же уходит.

Макияж у Алекс весь поплыл. Наверное, из-за того, что в мастерской так жарко. Она вручает мне стакан. Жидкость в нем желтая, как солнце на закате. Себе она тоже взяла.

Я отпиваю. Сначала на меня накатывает волна сладости, потом — горечи, от которой я морщусь:

— Что это?

— Ромовый пунш. Выпей весь. Поможет продержаться.

Да чтоб мне стерло ленту. Почему я решила, что Алекс ни о чем не догадается? Особенно после того, как я развязала язык в мастерской.

— Ты все знаешь?

— Я все знаю.

— И…

Я прячусь за стаканом, отпиваю еще. Лучше бы налили просто сока. Как только мама с тетей Мейз глушат ромовый пунш литрами?

— Я же говорю, иногда надо принимать трудные решения, — отвечает Алекс. — Я в понедельник не просто так болтала, я правда думаю, что ты из нас самая сильная.

Сама не знаю, верю ли я ей, но я благодарна за такие слова.

— Я не хочу это делать. Это задание.

— Я понимаю.

— Но мне придется.

— Это я тоже понимаю.

Алекс придвигается ко мне и обнимает за плечо, и я с радостью прислоняюсь к ней.

Когда я была маленькая, Алекс всегда служила для меня источником силы. Если мне снились страшные сны, я вытаскивала Кейс из ее комнаты, и мы с ней бежали к Алекс за защитой. От этого задания она меня не защитит, но на ее поддержку я могу рассчитывать.

Дверь снова распахивается — я думаю, что это Рубина, но на пороге стоит Топаз.

— Пора.

Уже? Сейчас только восемь. Разве обряды с жертвоприношениями не должны начинаться в полночь или около того? Я наклоняю стакан и одним глотком допиваю пунш. Когда я встаю, голова слегка кружится. К тому моменту, когда я отдаю пустой стакан Алекс, все проходит, и на меня наваливается какое-то отупелое спокойствие. Я гляжу на почти полный стакан в руке Алекс.

Она тут же протягивает его мне.

— Давай, расслабься…

Алекс даже договорить не успевает, как я его осушаю и передергиваюсь от горечи. Я смутно осознаю, что впервые пью алкоголь с прошлого Рождества, когда бабушка дала мне отхлебнуть своего шанди.

— Увидимся дома, — говорю я.

Алекс мотает головой:

— Я тебя дождусь. Поедем вместе.

В горле у меня становится суше, чем в поддоне с макаронной запеканкой, если забыть ее в духовке, поэтому я ничего не говорю и просто выхожу из комнаты следом за Топазом.

Мы подходим к двери в подвал, на ней установлен цифровой сканер. Щелкает замок, Топаз открывает дверь передо мной:

— Дамы вперед.

Вниз ведет цементная лестница, мои шаги звучат гулко. Приходится держаться рукой за стенку, чтобы не споткнуться. Дверь за спиной защелкивается, я стараюсь не обращать внимания на мурашки, бегущие по спине. Много лет назад по этой лестнице спустилась тетя Элейн, зная, что идет навстречу гибели.

Я жду, что в подвале будет подходящая обстановка для обряда, что он будет голый и каменный. Нет. Обычная комната отдыха с биллиардными столами и большими угловыми диванами. Интерактивный экран почти что во всю заднюю стену. Ничем не примечательная комната — не считая того, что пол застелен полиэтиленом, а к потолку подвешен за ноги человек.

Его раздели донага, завязали глаза, заткнули рот кляпом. Сначала я думаю, что он мертвый, так неподвижно он висит. Потом он придушенно кричит сквозь кляп.

Я прижимаю ладонь к губам и неуклюже отшатываюсь. Что-то прикасается к моему плечу, я резко разворачиваюсь. Топаз отдергивает руку.

— Прости.

— Нет, это ты прости, все нормально.

Я снова смотрю на жертву: черные кудри, темная кожа. По лицу несчастного текут тихие слезы.

Куда бы тут сплюнуть? Во рту стоит поганый вкус. Он смешивается с запахом рома и грозит тем, что меня вот-вот вырвет ярко-желтым. Топаз подталкивает меня вперед, я заставляю ноги спуститься на оставшиеся ступеньки.

Йохан отделяется от стены.

— Аква, дай дождевики. — Он показывает мне на ноги. — Разуйтесь. На всякий случай. Тут, знаете ли, будет скользко.

Я скидываю босоножки, стараясь не думать о том, почему будет скользко. Аквамарина, старшая дочка Йохана, приносит нам с Топазом два пластиковых дождевика-пончо. Такие дают туристам на Ниагарском водопаде или во время лодочных прогулок. В лицо летят прохладные брызги, а если закрыть глаза, возникает ощущение, будто паришь над водопадом.

Только тут не будет ни прохладной воды, ни чувства полета. Туман, впрочем, есть — у меня в голове. Воздух спертый, влажный и вдобавок густой от ароматизаторов, которые должны глушить запах пота. И уже воняет пеплом — нечистым колдовством. Я нюхаю свое запястье — не пахнет ли им и от меня, — хотя понимаю, что это чушь. Чтобы заполучить этот запах, надо участвовать в нечистых обрядах, причинять боль и страдания и приобрести дополнительные силы благодаря отдаче. От того, что я просто посмотрю, запах ко мне не пристанет.

— Вы — на лестнице, — показывает на меня Йохан. — Остальные — сюда, ко мне.

Мне становится холодно. Как у него все по-деловому!

Я хватаю Топаза за локоть и шепчу:

— Он… он плохой человек?

— Неважно, — отвечает он. — Мы здесь не для того, чтобы выносить приговоры. Мы здесь, чтобы обменять одну жизнь на защиту многих.

Голос у него бесстрастный, механический. Он слышал эти фразы от других сотню раз.

Берилла — ровесница нас с Рубиной, ей шестнадцать — вкладывает нож в руку Топаза. Рукоятка из слоновой кости, клинок из заточенного камня. Церемониальный нож.

Круг состоит из Йохана, Топаза, Аквамарины, Рубины, Бериллы и младшего — Аметиста, которому только тринадцать.

Я с размаху усаживаюсь на цементную ступеньку, за что копчик вознаграждает меня резкой болью. Подтягиваю коленки к груди, обхватываю себя руками, чувствую подбородком полиэтилен дождевика.