разошлась. Однако Бочаров предпочел применить силу. Едва ли потому, что испугался, когда его кто-то стал хватать за рукава. Очевидно, вышла наружу вся злоба против строптивого монаха, накопившаяся у полицмейстера за последние месяцы. «…представитель власти в данном случае руководился не законностью, а просто злобой и местью язычника», — писал о. Илиодор.

Любопытно, что «Почаевские известия» описали эти события как покушение на настоятеля подворья.

«Очевидцы уверяют, что целью нападения был о. Илиодор. Именно его хотели смять и запороть. Но народ спас его от дикой „освободительной“ расправы. О. Илиодора со двора успели спрятать.

Сорвалось у негодяев».

Покушения, возможно, и не было задумано, но явное несоответствие между настроением толпы и методами Бочарова бросается в глаза.

В глазах о. Илиодора и его сторонников события 10.VIII.1908 навсегда запомнились как избиение нагайками и копытами мирной толпы, собравшейся на молитву. Для противной же стороны произошедшее стало новым доказательством бунтарских задатков о. Илиодора. Заметка «Царицынской жизни» об этом инциденте называлась: «Репетиция погрома», а вице-губернатор Боярский писал, что в тот день иеромонах «толкал толпу на беспорядки и насилия, предотвращенные тактичными мерами полиции без употребления силы». Умри, Денис, лучше не напишешь!

Несостоявшийся перевод в Минск (август — апрель 1908)

Осенью 1908 г. конфликт царицынских полицмейстера К. Н. Бочарова и иеромонаха Илиодора (Труфанова) перешел на более высокий уровень, влившись в конфликт между саратовским епископом Гермогеном (Долгановым) и губернатором гр. С. С. Татищевым. Эта печальная история уже неоднократно привлекала внимание историков, но все-таки необходимо вспомнить ее снова, для полноты воспроизведения тех плачевных обстоятельств, в которых оказался о. Илиодор. К тому же будет нелишним дополнить известную картину несколькими черновиками Извольского и гр. Татищева, упускавшимися ранее из виду.

Личность гр. Татищева

Этот «очень красивый, лет сорока, не более, высокий, очень хорошо сложенный шатен с редковатыми волосами и небольшой бородой и усами на тонком породистом лице» граф был протеже П. А. Столыпина и его непосредственным преемником на посту саратовского губернатора. Прощаясь с саратовцами, Петр Аркадьевич заявил, что пришлет им вместо себя «самого лучшего, какой только будет находиться в его распоряжении». И перевел к ним из Вильны Татищева, находя его и тогда, и после «лучшим из губернаторов».

Гр. Татищеву тогда было всего 34 года, так что его карьера обещала оказаться не менее головокружительной, чем столыпинская. А началась она с совместной службы с будущим Николаем II «в Семеновском или Преображенском полку». Современники не жалеют красок, описывая личные и служебные достоинства гр. Татищева.

«При первом же впечатлении, которое так потом и не изменилось, у меня создалось убеждение, что губернатор — прямой, искренний, несколько сдержанный человек», — вспоминал А. П. Мартынов, подкрепляя далее свои слова рядом примеров.

По отзыву Стремоухова, его предшественник «отличался высокою безукоризненностью».

«…графа Татищева, — писал А. П. Рогович, — я имею честь знать лично более десяти лет по службе его в Юго-Западном и Северо-Западном крае как человека стойких и честных монархических убеждений и полагаю, что его служебная и личная репутация столь заслуженно и твердо установлена, что, стоя выше всяких подозрений, он не нуждается в хвалебных аттестациях».

И. Я. Славин отмечал, что преемник Столыпина «блестяще выдержал сравнение со своим ближайшим и выдающимся во многих отношениях предшественником. … Суммируя все качества и свойства графа Татищева как администратора и человека и учитывая его выдающиеся дарования, можно было безошибочно предсказать ему блестящую карьеру большого государственного деятеля».

Истоки конфликта гр. Татищева и еп. Гермогена

Преосв. Гермоген, хорошо ладивший с прежним губернатором, встретил его преемника со всей сердечностью. «…с своей стороны, я всегда питал к Сергею Сергеевичу самые простые и искренне задушевные дружеские чувства», — говорил владыка. Но в ответ неожиданно натолкнулся на неприязнь.

«К удивлению, такое мое всегда доброжелательное и — скажу прямо — сердечное отношение к графу встречало с его стороны недружелюбное и даже какое-то высокомерно-пренебрежительное отношение ко мне, — писал еп. Гермоген. — Не знаю — в силу ли преувеличенного мнения его о своем графском достоинстве или вследствие идейного расхождения со мной или просто по причине личной антипатии ко мне, граф Татищев при встречах со мной — будь то в собраниях или на каких-нибудь торжествах, устраивавшихся в городе Саратове, как-то преднамеренно подчеркивал таковое свое отношение ко мне … своими жестами и телодвижениями (отворачиванием от меня, закидыванием одной ноги на другую и проч.)». Эти мелочи вскоре переросли в серьезные разногласия.

Почему же такой достойный человек, как гр. Татищев, невзлюбил ревностного святителя? Кажется, граф по молодости лет просто не понял сложную чувствительную натуру, с которой столкнулся. Впрочем, в ту же ошибку через несколько лет впал и преемник гр. Татищева П. П. Стремоухов.

Сам владыка подозревал, что в этом отношении на губернатора оказывает давление вице-губернатор П. М. Боярский — «вдохновитель и подстрекатель Татищева» в «борьбе» с архиереем. «Оба люди очень молодые и крайне задорные, даже, прямо сказать, озорные, — отмечал преосвященный. — … Вероятно, озорные молодые люди стремятся такими отношениями к епископу особо не в пример прочим поднять свой полицейский престиж, но этим они только деморализуют население и еще более роняют свою власть в глазах народа».

Итак, с одной стороны «молодой человек, исправляющий обязанности губернатора», с другой — архиерей с прекрасным, но сложным характером. Именно этому дуумвирату предстояло разбирать дело о печальном происшествии на царицынском монастырском подворье 10 августа 1908 г., когда толпа сначала под влиянием проповеди о. Илиодора избила нескольких человек, а затем сама была рассеяна казачьим отрядом по приказу полицмейстера.

Губернатор в Царицыне (21.VIII)

21. VIII, то есть через одиннадцать дней после происшествия, губернатор прибыл в Царицын. Официально — для распоряжений по поводу холерной эпидемии. На вопрос газетного сотрудника, не вызван ли приезд делом о. Илиодора, гр. Татищев ответил отрицательно: невелика, дескать, сошка. Так или иначе, вопрос о несчастном иеромонахе не мог не всплыть. Гр. Татищев лично отдал полицмейстеру некие распоряжения на этот счет. Очевидным их следствием стало усиление слежки за иеромонахом: с конца августа буквально на каждую речь о. Илиодора Бочаров присылал губернатору протокол, составленный одним из приставов.

Пользуясь случаем, предводитель дворянства полк. М. Ф. Мельников высказал губернатору общую просьбу удалить о. Илиодора. Вероятно, следствием этого диалога и стало газетное сообщение, что губернатор объявил о предстоящем переводе строптивого иеромонаха из Царицына.

Соглашение (23.VIII)

После царицынской поездки гр. Татищев заехал в Саратов и поспешил в Петербург. Газеты писали, что губернатор срочно вызван по делу о. Илиодора. «Вопрос Илиодоре разрешится Министерством», — телеграфировал гр. Татищев Бочарову перед отъездом.

Здесь же в Саратове гр. Татищев встретился (23.VIII.1908) с преосв. Гермогеном, которого «в весьма категорической форме» попросил отозвать, наконец, иеромонаха из Царицына. В свою очередь, владыка, понимая, что дело 10 августа