— Мое имя действительно Захарий. Правда, Бенедикт — это нефамилия, а второе имя. Но я поменял все документы официальным путем, когда мнеисполнилось восемнадцать.

— Правда? — Джулия повернулась и начала пристальноразглядывать его. Даже с закрытыми глазами Зак мог видеть любопытство,написанное на ее лице, и уже точно знал, какой вопрос будет следующим.Размышляя об этом, он невольно вспомнил и другое…

«Я бы никогда не отказала тебе, Зак».

«За то, что ты мог даже подумать о том, что я когда-нибудьсмогла бы сказать, что ты меня изнасиловал!»

«Дело в том, что классический термин» половая связь» кажетсямне не совсем подходящим, когда речь идет о чем-то таком… таком замечательном…И таком глубоком. И таком всепоглощающем «.

Голос Джулии прервал его воспоминания:

— А какая у тебя была фамилия перед тем, как ты ее сменил?

Этого вопроса он и ожидал. Вопроса, на который до сих порникому не удавалось получить ответ.

— Стенхоуп.

— Какая красивая фамилия! Зачем же было менять ее? — Ксвоему удивлению, Джулия увидела, как напряглось лицо Зака, а в открывшихсяглазах снова появилось суровое и недоброе выражение.

— Это долгая история, — лаконично ответил он.

— Понятно, — ответила Джулия, одновременно подумав о том,что эта история до сих пор ранит его, а потому не стоит ворошить ее сейчас. Иона попыталась отвлечь внимание Зака от всяких омрачающих его настроениевоспоминаний:

— Правда, я очень много знаю о твоем детстве и юности,потому что в свое время мои братья были просто влюблены в тебя.

То, с какой легкостью Джулия подавила совершенноестественное любопытство по поводу» долгой истории «, мгновенно растопило лед,который начал образовываться в душе у Зака при одном упоминании фамилииСтенхоуп.

— Ну и что же именно ты обо мне знаешь? — насмешливо спросилон, чувствуя, как к нему возвращается хорошее настроение.

Будучи довольна тем, как удачно ей удалось сменить тему,Джулия начала охотно рассказывать:

— Например, то, что ты был сиротой и всю свою юность провел,участвуя в родео и ловя арканом быков. Что ты жил на ранчо и объезжал лошадей…Что, я сказала что-нибудь смешное?

— Очень не хотелось бы разрушать ваши иллюзии, принцесса, —ухмыльнулся Зак, — но все эти истории — не более чем плод больной фантазиисотрудников нашего рекламного отдела. А правда заключается в том, что я сбольшей охотой проведу два дня в самом паршивом автобусе, чем два часа на спинеу самой прекрасной лошади. И если есть на свете что-то, что я не люблю большелошадей, то это коровы. Точнее, быки.

— Коровы! — прыснула Джулия, и ее неподдельное веселье былонастолько заразительным, что Зак окончательно избавился от неожиданнонахлынувших мрачных воспоминаний.

— А как насчет тебя? — шутливо спросил он, потянувшись забокалом с бренди. Он понимал, что его вопрос — чисто риторический, но хотел темсамым предотвратить неизбежные дальнейшие расспросы с ее стороны.

— Мэтисон — это твоя настоящая фамилия, или ты ее тожеменяла?

— До определенного возраста меня звали совсем по-другому.

— Что?

Зак был настолько ошарашен, что чуть не поперхнулся.

— Честно говоря, меня нашли завернутой в полотенце, вкартонной коробке, которую кто-то вынес на помойку. Дворник отнес меня к себедомой, где его жена ухаживала за мной и отогревала до тех пор, пока меня несмогли переправить в больницу. Он решил, что меня по этому поводу необходимоназвать в честь его жены, и поэтому я — Джулия.

— О Господи! — пробормотал Зак, пытаясь скрыть своепотрясение.

— Мне еще повезло! Ведь все могло быть гораздо хуже. Зак былеще настолько ошарашен, что даже не уловил смешливой интонации в ее голосе.

— Еще хуже?

— Ну конечно. Ведь его жену могли звать Матильда. ИлиГертруда. Или Вильгельмина. Одно время меня постоянно мучили кошмары, в которыхмне снилось, что меня зовут Вильгельмина.

И снова Зак почувствовал уже знакомую, щемящую боль всердце, что случалось каждый раз, когда он видел ее фантастическую улыбку.

— Но в конце концов все, слава Богу, закончилосьблагополучно, — сказал он, как бы уговаривая сам себя, хотя и понимал, что этовыглядит нелепо. — Тебя ведь удочерили Мэтисоны? — Джулия кивнула, и онпродолжал:

— В таком случае они получили прелестную маленькую крошку,которая стала им прекрасной и любимой дочерью.

—  — Не совсем.

— Что? — переспросил Зак, переставая вообще понимать что быто ни было.

— Мэтисоны получили весьма строптивую одиннадцатилетнююдевчонку, которая до этого уже привыкла к своеобразной жизни в трущобах Чикаго.При этом ее часто замечали в сомнительных компаниях, где старшие ребята иобучили ее некоторым… ээ… трюкам. Наверное, — весело добавила она, — меня дажеожидала в своем роде выдающаяся карьера. — Джулия вытянула руку и пошевелиладлинными изящными пальцами. — У меня были замечательные руки. Очень ловкие.

— Ты воровала?

— Да, меня впервые арестовали в одиннадцать лет.

— За воровство? — спросил Зак, не веря собственным ушам.

— Конечно, нет, — возмущенно ответила она, явно задетаятаким предположением. — Я была мастером своего дела. Мне повесили статью обродяжничестве.

Услышав последнюю фразу, особенно с характерным словечком»повесили «, Зак на некоторое время совершенно лишился дара речи. Но егоисключительное, чрезвычайно развитое воображение, то самое, которое помоглосделать такую блестящую карьеру в кино, уже взялось за работу, и он увиделДжулию такой, какой она была подростком, шляясь по улицам Чикаго. Маленькая, оченьхудая и, наверное, бледная от недоедания… на замурзанном лице беспризорникасияют огромные, не правдоподобно синие глаза… упрямо вздернутый подбородок…короткие темные волосы, грязные и спутанные… взбалмошный, заводной характер.

Девочка, готовая в любую минуту вступить в борьбу сокружающим жестоким миром…

Готовая понять и принять беглого заключенного…

Готовая стать на его сторону и поддерживать его, отказавшисьот всего, что ей удалось достичь за эти годы, только потому, что она искреннеповерила ему…

Испытывая какую-то непонятную смесь нежности, изумления ипочему-то смеха, Зак наконец отвлекся от собственных мыслей и сказализвиняющимся тоном: