Конечно, город изменился. Но я не сетовал на эти перемены, ябыл благодарен за то, что осталось прежним. На окраине города, в районеСадового квартала – в мои времена это был пригород Фобур Сент-Мари, – яотыскал величавые особняки из далекого прошлого, тихие брусчатые переулки;прогуливался под магнолиями и узнавал ту же свежесть и покой, что и в былыедни, угадывал сходство с темными улочками Вье-Карре, с дикой природойПон-дю-Лак. Здесь росли жимолость и розы, коринфские колонны поблескивали всвете звезд, а за воротами тянулись призрачные улицы и другие особняки… Этобыла цитадель благодати.

На Рю-Рояль, в стороне от туристов, антикварных лавочек,сверкающих подъездов ресторанов, я, к изумлению своему, обнаружил дом, вкотором мы жили когда-то с Клодией и Лестатом. Фасад был заново оштукатурен,внутри произошли некоторые перестановки, но два французских окна все так жеоткрывались на маленькие балкончики над входом в магазин, и я смог разглядеть вмягком свете электрической люстры элегантные обои, столь знакомые мне по темдавним дням. Это место с такой остротой напомнило мне о Лестате, даже сильнее,чем о Клодии, и я подумал, что обязательно найду Лестата в Новом Орлеане.

Арман куда-то ушел, и странная печаль охватила меня. Непрежнее всепоглощающее отчаяние, а тихая, глубокая печаль, сладкая, какблагоухание роз и жасмина во дворике за железными воротами. Она ласкала меня,она навсегда связала меня с этим городом; я повернулся и пошел прочь отнашего дома, но забрал ее с собой, и она уже не оставляла меня.

Вскоре после этого я встретил в Новом Орлеане вампира. Этобыл холеный белолицый юноша, он любил прогуливаться в одиночку по широкимтротуарам Сент-Чарльз-авеню в ранние предрассветные часы. И я ясно понял, чтоЛестат здесь, что вампир знает его и приведет меня к нему. Разумеется, он ни очем не подозревал. Я уже давно научился узнавать в больших городах себеподобных и оставаться незамеченным.

В Лондоне и Риме Арман встречался с вампирами и узнал, что оподжоге Театра вампиров уже известно всему миру и нас обоих теперь считаютизгоями. Эти интриги мало что значили для меня, я избегал вампиров, но за этимюношей начал следить. Он приводил меня в театры или другие увеселительныеместа, но я ждал совсем другого. И наконец дождался.

Был очень теплый вечер. Как всегда, я выследил его наСент-Чарльз-авеню и сразу же понял, что он чем-то озабочен. Он торопливосвернул в какую-то узкую улочку, и я подумал, что сегодня мне повезет больше.

По дороге он зашел в первый попавшийся домик, быстро, безвсякого удовольствия, умертвил женщину, взял из плетеной колыбели ребенка,закутал его в синее шерстяное одеяло и вышел обратно на улицу.

Через два квартала он замедлил шаг возле увитой виноградомжелезной ограды, окружавшей большой заросший двор. За деревьями был виден дом,краска облупилась на стенах, длинные витые железные перила верхней и нижнейгалерей заржавели. Этот дом одиноко возвышался над низкими деревяннымистроениями и казался обреченным. Высокие окна глядели на унылое нагромождениенизких крыш, на бакалейную лавку на углу и маленький грязный бар. Большойтемный сад защищал дом от мрачной округи, и мне пришлось пройти еще несколькометров вдоль ограды, прежде чем я заметил сквозь густые ветви деревьев слабыйотблеск в одном из окон нижнего этажа.

Вампир вошел в ворота, ребенок заплакал, и снова все стихло.Я легко взобрался на ограду, спрыгнул в сад и бесшумно прокрался на переднеекрыльцо.

Я заглянул в большое окно и увидел удивительную картину.Вечер был безветренный, душный, в такую жару лучше всего подняться на галерею,и здесь была галерея, хоть и с поломанными досками, но все же прохладная. Атам, в гостиной, за наглухо закрытыми окнами горел камин. Возле него сидел моймолодой знакомец и разговаривал с кем-то. С другим вампиром. Тот жался к огню,тянул ноги в тапочках к горячей решетке, пытался поглубже запахнуть поношенныйсиний халат. Из лепного венка роз на потолке свисали обтрепанные концыэлектрических проводов, но кроме камина только тусклая масляная лампа освещалакомнату. Она стояла на столе рядом с плачущим ребенком.

Я удивленно смотрел на это жалкое сгорбленное существо. Еголицо скрывали пряди густых светлых волос. Мне захотелось стереть пыль соконного стекла, чтобы убедиться в верности своих подозрений.

«Вы все бросаете меня!» – тонко и жалобно сказал он.

«Мы же не можем всю жизнь сидеть возле тебя, – резко инадменно сказал молодой вампир. Он скрестил ноги, сложил руки на узкой груди ис презрением оглядел пустую запыленную комнату. – А ну, тише, –шикнул он на ребенка. – Замолчи!»

«Дрова, дай дрова», – слабым голосом попросил белокурыйвампир и повернулся к своему собеседнику, и я наконец ясно увидел знакомыйпрофиль Лестата, гладкую кожу – на ней не осталось и следа от былых шрамов.

Молодой вампир подбросил полено в огонь.

«Если бы ты хотя бы выходил наружу, если бы ты охотился накого-нибудь, кроме этих ничтожных животных…» – зло сказал он и с отвращениемпосмотрел вокруг.

Только тут я разглядел в темноте на пыльном полу маленькиеоблезлые кошачьи трупы. Это было очень странно, потому что вампир не можетоставаться рядом с трупами своих жертв.

«Разве ты не знаешь, что сейчас лето?»

Лестат молча протянул руки к огню. Ребенок уже не плакал.Молодой вампир сказал:

«Возьми его и согрейся».

«Ты мог бы принести мне что-нибудь другое», – с горечьюответил Лестат и посмотрел на ребенка.

В тусклом свете чадящей лампы я поймал его взгляд. И увиделв его глазах шок. Слышать этот плачущий голос, видеть эту согнутую, дрожащуюспину! Не раздумывая, я постучал в окно. В одно мгновение молодой вампироказался на ногах, лицо его приняло угрюмое, злобное выражение. Но я толькосделал знак открыть щеколду. Лестат поднялся, придерживая у горла халат.

«Это Луи! Луи! Впусти его», – сказал он и судорожновзмахнул рукой. Так инвалид обращается к сиделке.

Окно отворилось, и на меня пахнуло зловонием душной и жаркойкомнаты. Насекомые копошились в разлагающихся кошачьих телах. Лестат умолялменя войти, но я невольно отпрянул. В дальнем углу стоял гроб. На лакированнойдеревянной крышке лежали пожелтевшие газеты. Повсюду валялись обглоданные костис клочками шерсти. Но Лестат уже схватил своими сухими руками мои, притянулменя к себе, поближе к теплу. Слезы брызнули из его глаз, рот растянулся встранной улыбке безумного счастья, близкого к боли; и на коже выступилиедва заметные следы старых шрамов. Это было необъяснимо и ужасно: яснолицый,великолепный, бессмертный мужчина, сгорбившись, лопочет и плачет, как старуха.

«Да, Лестат, – тихо сказал я. – Я пришелповидаться с тобой».