вернуться на утихшее поле брани. Пусть я и опоздал на свою войну, но поклялся сберечь всё, что мы веками хранили и преумножали, все реликвии, знания, оружие. Живая и мёртвая вода хранилась в тайнике, о котором было известно каждому в племени. Но я не сомневался, что никто из бенгардийцев не выдаст его расположение врагу. Как видишь, я не ошибся. А броня… Её враг почему-то не тронул. Видимо, посчитал безделушкой. И просчитался, за что ещё поплатится. Тебе, хвала Белой матери-тигрице, не понять, каково это – идти по горячему от крови песку, восстанавливать в голове кошмарные события, произошедшие только что у тебя за спиной. Ты словно опоздал на собственную казнь и не можешь понять: это подарок судьбы или проклятие? Ведь я мог что-то изменить, если бы, например, задержался тогда в деревне или вовсе бы никуда не пошёл, и какая-то одна ничтожная мелочь, пустяк, могла остановить меня от похода в горы… Но не остановила. Вот ты бежишь в дом к своей возлюбленной, а на его месте видишь пепелище. Родительский дом – пепелище. И каждая хижина – пожарище и кровь, пожарище и кровь. Никого не осталось. И ничего. Только треск догорающих хижин, который до сих пор стоит у меня в ушах. Чёрный и красный – вот цвета войны. И те, кто окрасил мою землю в эти цвета, прознали, что у нас есть живая вода. Иначе бы они не забрали с собой тела моих павших братьев и сестёр, не спрятали их. Вполне возможно, в этом был ещё какой-то злой, скрытый умысел, который мне поныне неизвестен. Кстати, говоря о проклятье… Если есть дар, всегда будет и проклятье. И это седьмая бенгардийская тайна. Тайна, в которую, хочешь не хочешь, я обязан тебя посвятить. Проклятие Бримо, проклятие крови. Мы, бенгардийские тигры, неспроста вступили когда-то на путь миротворчества. Мы словно смерть – неуязвимы, у нас толстая грубая кожа и крепкие, как железо, кости. Поэтому мы держим чувства в узде, поэтому мы спокойны, как море, как ночь. Но если ввести бенгардийца в гнев, тогда в нас начинает закипать кровь, глаза застилает красная пелена, мы теряем голову и… И дальше – держите меня семеро! Держите, да не удержите. Мы уже не отвечаем за себя, срываемся с цепи и – кровь, кровь, кровь! Кровь провокатора, конечно, не наша. Но за тысячи лет никто из бенгардийцев ещё не попадал под действие проклятия. Но если мы помним, значит, оно сидит у нас в сердце, как затаившийся хищник, хищник терпеливый и расчётливый, сидит и ждёт удачного времени, чтобы нанести решающий удар. Поэтому я научился пропускать мимо ушей выпады Репрева.

Впервые в своей жизни я столкнулся с посторонними – с вами. Вы совсем не как мы, вы иные. Иначе живёте, иначе смотрите на мир, у вас само течение жизни иное – быстрое, рябящее, резкое. Дикая погоня за собственной тенью. Когда судьба свела нас в пещерах, сперва я подумал, что брежу, схожу с ума от одиночества… А потом, потом, когда понял, что передо мною не наваждение, а живые – живые в Зелёном коридоре! – сердце зашлось от радости, в душе родилась надежда и с груди у меня будто бы упал камень. Но потом я подумал: ведь вы для меня пришельцы. Как с вами заговорить? Как вести себя с вами?

– Но как-то заговорил, – озабоченно улыбнулся Астра. Видно было, что тревоги Алатара волнуют его меньше всего. И, не поднимая глаз, он спросил: – Ты же сможешь сдержать гнев? Не доведёшь до беды?

Для него бенгардиец был лишён недостатков, лишён злого начала, Алатар был для Астры венцом чудесной красоты, а теперь откуда-то взялось не пойми что за проклятье Бримо…

– Тебя терзают сомнения насчёт меня? – нахмурился Алатар.

«Как я посмел усомниться в словах своего учителя! – в ужасе подумал Астра. – А если Алатар затаится, если посчитает меня недостойным? Плакали тогда бенгардийские тайны!»

– Нет, но… – пытался выкрутиться Астра, но голову не посещало ни одно умное оправдание.

– Но-о? – тягуче повторил за ним Алатар, и этим «но-о» тигр окатил юного кинокефала как будто ушатом холодной воды.

– Но если бы ты сразу рассказал о своём проклятии, может, Репрев бы относился к тебе с большим уважением, – придумал Астра.

– С уважением, построенным на страхе? – пренебрежительно усмехнулся Алатар.

– Можно ещё один дурацкий вопрос? – спросил Астра, решив, что их разговор зашёл в тупик, в который он сам и завёл.

– Ну, задавай, – сказал Алатар, напрягшись.

– А чем она пахнет?

– Кто пахнет? – не понял бенгардиец.

– Ну, живая и мёртвая вода.

– Водой и пахнет. Да ничем, – растерянно зашевелил усищами Алатар. – А к чему спрашиваешь?

– К тому, что как ты можешь быть уверен, что те, кто ответственен за гибель твоих соплеменников, не опустошили ваши фляги, присвоив содержимое себе, а вместо него подсунув пустышку?

– Невозможно, – уверенно сказал Алатар. – Чтобы откупорить сосуд, нужно знать слово-ключ, известное всем бенгардийским тиграм, от мала до велика, на случай если нагрянет война, и никому больше. Но раз бенгардиец дал клятву, он её не нарушит. Мы дали клятву, все мы: никому и никогда не разглашать слово-ключ. А если тот, кому это слово неизвестно, попытается открыть любой из сосудов, то вмиг обратится в прах.

– А если… – Астра сконфузился и поник, – ну, если кто-то из нас не пройдёт Зелёный коридор? Вдруг ты… и кроме меня тебя некому будет спасти, что тогда?

– Такова судьба, – твёрдо, сквозь зубы, процедил Алатар и засвистел: фляга и флакон взмылись вверх и юркнули обратно в сумку, оставляя за собой всё искажающий на своём пути горячий след.

– Я не позволю тебе так просто умереть! – отчаянно загорланил Астра, поднявшись на носки.

– Никто пока не умирает, успокойся, – бросил Алатар, повернулся к нему задом и зашагал из стороны в сторону, размахивая хвостом. – Будем надеяться, что ни живая, ни мёртвая вода нам никогда не пригодится. Когда придёт час, я подскажу, что делать.

– Почему бы тебе сейчас не поделиться со мной этим словом-ключом?

– Потому что ты не бенгардийский тигр! Я доверился тебе, потому что настали тяжёлые времена. Если бы не это обстоятельство, ты бы до конца своих дней не узнал ни одной из наших тайн.

– Говоришь, что, когда придёт время, ты мне подскажешь, что делать. Лишь бы не было поздно, вот что я тебе скажу! – с напором сказал Астра. – Да перед кем я тут распинаюсь: ты всё свалишь на судьбу. Готов оставить мир без надежды. Впрочем,