выпустить тех, кто находился под их защитой, чтобы их тоже можно было перебить. С точки зрения греков, в этом обмене жизнями гражданского населения по принципу «око за око» за ними оставался неоплаченный долг. В качестве другого оправдания Уоддингтон слышал также, что большинство видных жителей Афин, в том числе отцы города и архиепископ, отсутствовали в то время, когда были убиты 400 человек. Еще один довод, у которого, может быть, были основания эмоциональные, но почти наверняка не было фактических, состоял в том, что человек, начавший бойню, был с Хиоса, и его родные были среди десятков тысяч, перебитых османами. Рассмотрев все эти аргументы, Уоддингтон заключил, что не может полностью оправдать греческие власти. Что бы они могли или не могли сделать 10 июля, они, несомненно, смирились с последствиями резни. Женщины, захваченные в тот день в рабство, так в рабстве и оставались, если только их не выкупали. Во многих случаях платить за освобождение пленных приходилось консулам.

После бурных событий 1822 г. Акрополь оставался в руках греков – и, следовательно, по меньшей мере номинально во власти греческого правительства в Нафплионе – еще пять лет. Однако жизнь на Скале была далеко не спокойной. Командиры, распоряжавшиеся среди мраморных колонн, оказались вовлечены в новые необычайные события.

Первым начальником цитадели был харизматичный, загадочный Одиссей Андруцос. Чтобы понять, кем он был, полезно вспомнить, в каком мире он вырос. Подростком Андруцос был воспитанником Али-паши, сумасбродного повелителя Северо-Западной Греции, восхищавшего Байрона и Хобхауса в первые недели их пребывания на Балканах своим аморальным обаянием. Формально Али-паша был османским подданным и мусульманином, но на деле его было почти невозможно приписать к какой-либо определенной категории, будь то в отношении языка, религиозной принадлежности или политических пристрастий. Его родным языком был албанский, но языком его двора – греческий; сам он поддерживал образовательную и религиозную деятельность греков. В 1820 г. его восстание против власти султана отвлекло османские силы, что чрезвычайно помогло греческим революционерам, действовавшим дальше к югу. После двух лет боев его обманом выманили из крепости, убили и обезглавили. Его окровавленную голову привезли султану в Стамбул. Так исполнилось пророчество одного православного мистика, предсказавшего, что великий вождь «отправится в Константинополь с красной бородой». Обезглавленное тело было захоронено в мечети Фетхие в мавзолее, который и сейчас остается одной из достопримечательностей Янины, расположенного на берегу озера города в Эпире.

Там же вырос и Андруцос. Говоря язвительными словами Уоддингтона, «в весьма юном возрасте он попал в [Янину] и получил образование при дворе Али-паши, в школе, дававшей прекрасные возможности обучиться всем возможным порокам. Отличаясь особенной грациозностью, он впервые привлек внимание своего повелителя необычайным проворством». По правде говоря, кажется, что он впитал там не только пороки, но и добродетели, в том числе способность хранить верность своим солдатам даже в самой хаотической обстановке. Он участвовал в последней кампании своего патрона, когда речь шла о его жизни, и хорошо проявил себя в первые годы греческого восстания. На стадии планирования восстания он вступил в «Общество друзей» и, как и многие другие выходцы из Янины, пытался создать греко-албанский союз. Однако такую коалицию сделала невозможной позиция Омера Вриониса, который присоединился к союзу на короткое время, но затем перешел на османскую сторону.

Когда в 1822 г. Андруцос был назначен командующим Афинами и всей Восточной Грецией, его яркая личность поначалу способствовала объединению греческих (или по меньшей мере прогреческих) сил. Однако по мере обострения вражды между разнообразными предводителями греков положение становилось все более неприятным. Андруцос ожесточенно ссорился с более европеизированными греками, задававшими тон во временном правительстве, которое было создано в Нафплионе. В 1825 г. это побудило его начать переговоры с эвбейским военачальником Омер-беем, поддерживавшим османов. Он предложил перенести свой опорный пункт в Фивы, а затем вновь занять Афины, но уже от имени османской власти. Омер-бею это предложение явно понравилось, но султан отнесся к нему с подозрением: в идее поручить новый захват Афин полунезависимому военачальнику виделось нечто унизительное. Однако предложение передали для дальнейшего рассмотрения наместнику султана в Центральной Греции Решиду Мехмед-паше. К концу марта 1825 г. Решид неохотно согласился на осуществление этого плана, и это согласие сразу же породило ощутимые последствия: населенные пункты к западу и северу от Афин начали провозглашать верность османам. Однако греческие революционеры (или по меньшей мере та их фракция, которая порвала с Андруцосом) контратаковали из Афин и с Пелопоннеса. Они сошлись с теми, кто поддерживал Андруцоса и Омер-бея, в ожесточенных боях, продолжавшихся почти сорок дней. Убедившись, что подкреплений, обещанных османами, так и не видно, Андруцос попытался отступить к Мегаре, но был захвачен в плен, отвезен в Афины и заключен во Франкской башне, возвышавшейся над входом на Акрополь. Затем его безжалостно убили.

На греческой стороне, как и по сей день в Греции, всегда было много таких, кто настаивал, что он не был предателем: наоборот, утверждают они, он был попросту человеком из народа, который пришелся не по душе более консервативным силам в греческой коалиции, в том числе пелопоннесским землевладельцам, и семействам, приобретшим богатство и влияние в Стамбуле. Именно эти важные особы возвели на него ложные обвинения – так всегда говорили его сторонники. В 1967 г. генерал Трасивулос Цакалотос, командовавший правительственными силами в гражданской войне 1946–1949 гг., перезахоронил его останки в порту Превеза. До сих пор в его память проводятся церковные службы, на которых греческие чиновники и священнослужители воспевают его доблести и оплакивают его жестокую, по словам его поклонников, гибель. Утверждается, что враги в течение нескольких дней пытали его, стараясь добиться признания вины, а затем задушили в тюремной камере. После этого его тело обвязали веревкой и сбросили в развалины древнего храма Афины (справа от входа на Акрополь), чтобы создать впечатление, что он пытался бежать и разбился, когда оборвалась веревка. Как и Али-паша, Андруцос пользуется благоговейным почитанием на родине, на северо-западном краю Греции – территории, на которой порой становились расплывчатыми различия между греками и албанцами, между христианами и мусульманами, но никогда не тускнел образ отважного воина.

В греческой коллективной памяти выделяется и еще один эпизод битвы за Акрополь. Он касается не жестокого провала эвакуации и не междоусобных убийств, а песни, которую пели в разгар отчаянной битвы, клонившейся к поражению.

После смерти Андруцоса в цитадели остались два главных командира. Первым был Иоаннис Гурас, один из противников Андруцоса, сыгравший ключевую роль в его изгнании. Вторым был Иоаннис Макрияннис, человек, ставший для греков олицетворением отваги, мудрости и литературного таланта, редкого для воина, не получившего почти никакого формального образования. Как это ни парадоксально, этот неотесанный персонаж особенно популярен среди греческой интеллигенции, хотя сам он вовсе не был интеллигентом.