Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем Гурас сел, и другие сели, и мы поели хлеба; мы пели и веселились. Гурас и Папакостас просили меня спеть, потому что мы давно уже ничего не пели – давно уже себялюбивые люди поссорили нас в своих гнусных целях. Тогда я спел песню:
Солнце зашло,
О сын Греции, оно зашло —
И луна ушла,
И яркая утренняя звезда, что ходит
Вслед за Медведицей.
Четверо говорили, говорили втайне;
Солнце повернулось и говорит им, повернулось и сетует:
«Прошлой ночью, когда я ушло за невысокий холм,
Я слышало плач жен и стенания мужей
По телам героев, усеявшим равнину,
Покрытым кровью
Злополучных, павшим за родину».
Неутомимый Гурас вздохнул и сказал: «Брат Макрияннис, да обратит Господь это во благо, никогда раньше ты не пел так трогательно …» Я сказал ему: «Это потому, что мы так долго не пели …» Началось сражение, было много стрельбы. Я подождал немного, и мы вступили в бой. Потом ко мне пришли и сказали … «Беги, Гурас убит на своем посту. Он стрелял в турок. И как только он выстрелил, ему выстрелили в голову, и он не произнес ни слова». Мы вынесли его на плечах и положили в келью. Родные убрали его, и мы его похоронили.
Эта смесь войны, трагедии и песен, в которой не было ничего искусственного, напомнила многим критикам о мире Гомера с его драматическими ссорами и примирениями героев, вмешательством таинственных сил и песнопениями, возникающими в самые мрачные и самые светлые мгновения.
В этот момент, как говорят нам греческие предания, в эпопее возникает властная женская фигура – вдова Гураса Асимо. Она была дочерью военачальника, враждовавшего с Андруцосом, и, по-видимому, играла важную роль в его падении. Затем, после гибели Гураса в сентябре 1826 г., она временно приняла командование его войсками и заставила их поклясться биться до смерти в память о нем. Вскоре командование акропольским гарнизоном принял прибывший для этого мужчина, Николаос Криезотис, – и сразу же женился на Асимо. Она поселилась с семьей среди мраморного великолепия Эрехтейона, но в январе 1827 г. прямое попадание турецкого снаряда разрушило северный вход великого храма и убило все семейство. Хотя многие почитают ее как бесстрашную воительницу, те, кто сочувствует Андруцосу, говорят, что она, возможно, понесла заслуженное наказание за то, что подстрекала мужа так жестоко расправиться с боевым товарищем.
Макрияннис описал все эти драматические события, по меньшей мере в общих чертах, хотя, по-видимому, не знал названий великих памятников, находившихся в цитадели, которую он защищал. Он признает, что в какой-то момент боевых действий сказал Гурасу, что они должны попросту взорвать себя вместе с «храмом» – предположительно Парфеноном, – если это был единственный способ не сдаться врагу.
А когда турки придут и мы не сможем удержать свои позиции … мы отступим с боями в храм … и заминируем его повсюду и взорвем и себя, и турок, и храм на воздух … [Иначе] где мы сможем спрятаться от всемирного позора, особенно ты, говоривший иностранным путешественникам и горожанам, что сможешь сражаться в цитадели года два или три.
Тем не менее поклонники Макриянниса подчеркивают, что этот престарелый воин, хоть и не имел никакого образования, интуитивно глубоко понимал древнегреческое наследие. В одном знаменитом эпизоде мемуаров он вспоминает, как встретил двух молодых солдат, собиравшихся продать иностранным коллекционерам пару хорошо сохранившихся древних скульптур. Он запретил им это делать словами, ставшими легендарными: «Ди афта полемисамен» (Δι’ αυτά πολεμήσαμεν – мы за это сражались).
В течение 1827 г. война в Афинах развивалась в одном, а во всем остальном греческом мире – в совершенно другом направлении. Старое изречение про Акрополь – что его нельзя взять штурмом, но можно измором – в очередной раз оказалось истинным. Греческие защитники не могли бесконечно выдерживать турецкие обстрелы, убившие семью Гураса и тяжело ранившие Макриянниса. Не принесли больших результатов и попытки греков снять осаду силами, привлеченными извне. К началу 1827 г. истощенную армию восставших возглавил склонный к рискованным предприятиям ирландец сэр Ричард Черч. Еще до того, как он согласился принять командование, он пытался убедить вождей революции, греков и иностранных эллинофилов, отбросить разногласия. Однако в окрестностях Афин продолжались крупномасштабные и имевшие самые катастрофические последствия споры всевозможных военачальников о том, какую тактику следует использовать. Дело закончилось неорганизованным походом на Афины через равнину из порта Фалерон. Османский полководец Решид перехватил 2500 нападавших и перебил 1500 из их числа. Месяц спустя греческие защитники договорились о мирной сдаче цитадели, и она вернулась в руки османских сил.
В этот момент по меньшей мере казалось, что в других местах дела османов идут неплохо. С 1825 г. крупный участок Западного Пелопоннеса был захвачен Ибрагим-пашой, сыном султанского вассала, правившего в Египте. Ожидалось, что он может полностью изгнать или поработить христианское население Южной Греции и заменить его своими подданными.
Именно эта перспектива тревожила министров иностранных дел европейских государств. Казалось, что, если они пустят ситуацию на самотек, османы смогут окончательно разгромить греческое движение. Но такой исход уже не представлялся ни благоприятным, ни приемлемым даже тем державам, которые изначально относились к восстанию скептически. 6 июля 1827 г. Британия, Франция и Россия подписали договор, призывавший к созданию практически независимого греческого государства, хоть и сохранявшего некоторые непрочные связи с султаном. Сторонние державы также присвоили право обязать стороны установить перемирие на аналогичных условиях. Вскоре они использовали свои военно-морские силы, чтобы запереть египетский флот под командованием Ибрагима на его базе в бухте Наварин на юго-западе Пелопоннеса. Затем они решили войти в бухту и потребовать, чтобы египтяне вернули флот в Александрию. 20 октября произошло столкновение, имевшее судьбоносные последствия. Один египетский корабль по ошибке обстрелял судно, везшее посланников на переговоры. Для судов союзников