на арене. Ничего бы у нее не вышло. Как и говорил Август, плану, с которого они начали, и плану, который в итоге осуществили, никогда не было никакой альтернативы.

Калла идет по залу. Ей дали новые ботинки, не такие громоздкие, как она носила прежде. Теперь ее походка легче и грациознее. Снаружи под балконом уже собрались толпы. Она слышит, как люди выкрикивают имя Августа, громко поздравляют и благословляют его.

– Август?..

Она снова окидывает взглядом зал. В первый раз она не заметила Августа. Он стоит у дальней стены, почти в углу, уставившись на какую-то картину маслом, висящую на фоне блестящих и переливающихся шпалер. Разглядеть его непросто, Калле это удается лишь со второго раза: в своих золотистых одеяниях он сливается с остальным убранством зала.

Его королевское достоинство не вызывает сомнений. Как и то, что его место здесь, где бы он ни родился.

– Принцесса… – шепчет кто-то за ее плечом, и Калла оборачивается. Слуга кивает ей, указывает на свои руки, где на подушке лежит драгоценный головной убор – королевская корона. Божественное право королей: не что иное, как два перевитых металлических зубца. Если в этой короне и впрямь содержатся колоссальные запасы ци, благодаря которым она избирает правителя, Калла этого не чувствует.

– Август, – снова зовет Калла. Она желает, чтобы это свершилось. Желает, чтобы его короновали и провозгласили королем, а он в свою очередь даровал ей прощение и отпустил бы – из игр, из Сань-Эра, из Талиня. Ее называют «Убийцей короля» и ждут, что этому прозвищу она и будет соответствовать, но эти ожидания она уже оправдала. Август как нельзя лучше подходит на роль правителя. А Калла свое уже отыграла. Она дарует ему всю власть, которая ему требуется, чтобы привести в порядок это королевство.

Август отходит от картины. Руки он держит сцепленными за спиной, затем стремительно оборачивается и смотрит ей в глаза с противоположного конца тронного зала. Она ожидала увидеть в его глазах злорадное ликование. Увидеть гордыню. Но когда они встречаются взглядами, она замечает еле скрытую ярость, притом такой силы, что Калла, встрепенувшись так, что туман у нее в голове рассеивается, гадает, неужели она сделала что-то не так.

Но спросить не успевает: Август уже направляется к ней, выражение его лица слегка смягчается. Его лоб припудрен золотом, черные глаза смотрятся как две бесцветные бездны. А может, у Каллы просто разыгралось воображение. Сейчас она не в том состоянии, чтобы рассуждать здраво.

– Ты готов? – спрашивает она.

– Готов.

Она с силой стискивает зубы. Переводит дыхание.

– Отлично.

Она выходит на балкон первой, и толпа начинает бурлить. А Калла пытается не вздрагивать под множеством обращенных на нее взглядов. Солнце заходит, окрасив небо в оранжевый цвет, – редкость в последнее время, когда плотные тучи нависают так низко. Лица всех собравшихся под балконом приобрели странный оттенок, словно их кожа раскалена, и достаточно только чиркнуть спичкой, чтобы жарко вспыхнула вся толпа.

Август тоже выходит на балкон, и вот тогда толпа взрывается в полную силу. «Август, Август, Август!» – скандируют люди, но сквозь этот шум слышно и другое имя – «Калла».

«Забудь свое имя и прими титул, – сказал Антон. Калла. Калла. Калла. – Скоро люди будут произносить это слово так, как сейчас шепчут «боже».

Калла отмахивается от этой мысли, не давая ей привязаться.

«Я вымолю у тебя прощение, какая бы загробная жизнь ни ждала нас, – думает она в угасающих сумерках. – Жди меня. Я подвергну себя такому же насилию, лишь бы нам снова стать равными».

Калла поворачивается к слуге, стоящему за ней, и берет корону с подушки. Корона мучительно холодит пальцы. Но Калла уверенно и крепко держит ее, когда высоко поднимает, а потом возлагает на голову Августа.

Оба замирают в ожидании. Они ждут. Ждут божественного вмешательства, удара молнии.

Ничего не происходит.

Он принят.

Корона приняла самого нового из правителей Талиня. Весь воздух вырывается из груди Каллы в одном протяжном выдохе.

– Король мертв! – рявкает она, обращаясь к толпе. Голос не подводит ее. Она подает руку Августу, и тот без колебаний кладет ее ладонь на свою, чтобы поднять обе руки выше, выше, выше. – Да здравствует король!

«Да здравствует король», – эхом откликается толпа, и Калле кажется, будто те же слова звучат и за ее спиной, где в тронном зале ждут слуги, где на посту у дверей стоят стражники. Они продолжают повторять вновь и вновь: «Да здравствует король, да здравствует король, да здравствует и десять тысяч лет благоденствует король!»

– Этот день надолго впишут в нашу историю, – тихо произносит Калла, обращаясь только к Августу, пока подданные продолжают славить его в один голос. – День, когда дворец перестал тонуть в крови и из его чрева восстал приемный сын.

Налетевший ветер с силой дует ей в лицо. Овевает шею, треплет так старательно уложенные волосы.

– Да, – говорит Август. Калла бросает на него зоркий взгляд. На этот раз она понимает: ей не померещилось. Не померещился гнев, от которого все сильнее сжимают ее руку его пальцы.

– Август… – Она морщится, пытается высвободиться.

– Его запомнят, – продолжает он, словно не слышит ее. – И то, какой у нас сегодня прекрасный дневной свет, наверняка продлит воспоминания о нем.

Калла застывает. У нее вырывается судорожный вздох. Все мышцы напрягаются, работа мысли полностью прекращается, а толпа продолжает выкрикивать под балконом все те же слова. Сань-Эр тускнеет и отступает, оглушительные крики и шум отдаляются, затихают и наконец становятся не чем иным, как тонким писком. Все, что способна чувствовать Калла, – нестерпимую сдавленность в руке, словно тисками сжатой в пальцах ее нового короля.

Наступает ночь. Повсюду во дворце включают электричество, лампы вспыхивают одна за другой. Корона сверкает. Белокурые волосы, обвивающие ее, выглядят знакомо. Но потом увенчанный короной поворачивает голову к Калле, и у нее наконец-то появляется возможность пристально посмотреть ему в глаза.

Тот, кого Калла возвела на престол, вовсе не законный кронпринц Саня Август Шэньчжи.

Это Антон Макуса.

Благодарности

«Влечение вечности» – моя первая книга взрослого жанра, а также первая книга, которую я написала, будучи уже взрослой, по крайней мере, в собственных глазах, потому что взросление – сложный процесс, и граница определена нечетко: то ли это достижение двадцати одного года, то ли окончание учебы, или же, допустим, готовность ради развлечения вести разговоры о налогах. Так что я хочу прежде всего поблагодарить течение времени, сознавая, насколько странно выглядит такое начало раздела благодарностей. Но как бы я ни горевала всегда о том, что я