своей родины ни малейших неудобств, не чинил никаких препятствий. Но приведенные примеры являются, скорее, исключениями. Оставленное вариться в собственном соку, общество умудряется завязать отношения со своей любимой отравой. Наркотик, без сомнения, паразит – хозяин которого (выражаясь метафорически) располагает достаточными силами и разумением, чтобы держать этого паразита под контролем. То же самое относится к сексуальности. Ни одно общество не выживет, если будет основывать свои сексуальные практики на теориях маркиза де Сада; впрочем, ни одно общество пока до этого не доходило. Даже в полинезийском раю, где царит половая раскрепощенность, имеются свои правила и ограничения, свои категорические императивы и установки. Против избыточной сексуальности, как и против избыточного потребления наркотиков, общества защищаются весьма успешно. Их защита от синдрома толпы и его зачастую катастрофических последствий, увы, в слишком многих случаях далеко не так эффективна. Профессиональные моралисты, яростно выступающие против пьянства, стыдливо замолкают, когда дело касается столь же отвратительного опьянения, но не алкоголем, а стадностью; иными словами – когда дело касается движения вниз, в субчеловечность, в процессе слияния с толпой.

«Где двое или трое собраны во имя мое, там Я посреди них»[107]. Посреди двух или трех сотен божественное присутствие становится проблематичным. Когда же счет идет на тысячи или десятки тысяч, вероятность наличия Бога в сознании каждого индивидуума приближается к нулю. Ибо такова природа возбужденной толпы (а любая толпа автоматически возбуждается сама от себя), что там, где собралось две или три тысячи – отсутствует не только божество, но и обычная гуманность. Факт принадлежности к множеству освобождает человека от понятия о себе как о замкнутом «я» и тащит его вниз, туда, где нет ничего личного, где нет ответственности, нет правильного и неправильного, нет нужды думать, взвешивать, судить – а есть только мощнейшее чувство общности, только разделенное возбуждение, только коллективная отстраненность. Причем эта отстраненность одновременно и более длительная и менее утомительная, чем отстраненность в процессе сексуального дебоша; вдобавок у нее нет похмельного синдрома, который вызывает перебор с алкоголем, и нет ломки, неизбежной для наркомана. Мало того: синдром толпы, опьянение толпой не только извинительно, но во многих случаях имеет прямое отношение к добродетели. Ибо, осудив практику спуска в субчеловеческое посредством отравления стадностью, представители церкви и мирские правители на самом деле поддерживают практику, которая может быть использована для приближения их же собственного краха. Сами по себе или в слаженных группах, имеющих конкретную цель (из таких групп состоит здоровое общество), мужчины и женщины демонстрируют способность рационально мыслить и делать выбор, руководствуясь принципами этики. Собранные в толпу, те же самые мужчины и женщины ведут себя как лишенные здравого смысла и свободной воли. Отравление толпой низводит их до состояния внутриличностной и антисоциальной безответственности. Под действием загадочного ядовитого вещества, которое вырабатывает каждое буйное стадо, люди впадают в состояние повышенной внушаемости, которая очень похожа на последствия инъекции «сыворотки правды» или введения в гипнотический транс. Такой человек способен поверить во что угодно, будет подчиняться любым командам или призывам – даже нелепым, безумным и заведомо преступным. Для мужчин и женщин, отравленных ядом стада, «трижды сказанное становится истиной», а сказанное триста раз – Откровением, которое вдохновил сам Господь Бог. Вот почему власти предержащие – священники и правители – никогда не объявляли аморальной именно эту разновидность движения вниз. Правда, синдром толпы, спровоцированный членами оппозиции ради еретических принципов, повсеместно подавлялся силовыми методами. Зато синдром толпы, вызванный агентами власти ради традиционных ценностей, – дело совсем другое. Во всех случаях, когда движение вниз в результате отравления стадностью может послужить интересам тех, кто контролирует Церковь и Государство, оно, это движение, это отравление, считается совершенно законным и даже весьма желательным. Паломничества и политические акции, возрожденные оргии и патриотические парады – все они этически правильны, покуда являются нашими паломничествами, нашими акциями, нашими оргиями и нашими парадами. Тот факт, что большинство участников временно дегуманизированы стадным ядом, – пустяк по сравнению с тем фактом, что дегуманизация очень пригождается для консолидации имеющих место религиозных и политических сил.

При задействовании синдрома толпы в интересах правящего класса и доминирующей религии пользователи всегда начеку – как бы отравление стадностью не зашло слишком далеко. Правящее меньшинство позволяет подданным двигаться вниз, во-первых, чтобы позабавить их и отвлечь от проблем, а во-вторых, чтобы довести до состояния максимально возможной внушаемости. Религиозные и политические церемониалы приветствуются массами как возможность упиться стадным ядом, а правителями – как шансы посеять фатальную доверчивость в умах тех, кто на время утратил способность здраво мыслить, кто лишился свободной воли.

Финальный симптом опьянения стадностью – это маниакальная жестокость. Примеры, когда опьянение стадностью выливалось в разрушающие действия, в нанесение себе телесных повреждений, в братоубийство без причин и вопреки интересам всех задействованных сторон, встречаются практически на каждой странице любого антропологического исследования, а также (несколько реже, но с печальной регулярностью) – в исторических хрониках народов, находящихся на высших ступенях цивилизации. Представители официальной власти или религии осторожничают с толпой, которую сложно контролировать, – разумеется, за исключением тех случаев, когда заинтересованы в уничтожении непопулярного меньшинства. Но подобные мелочи не останавливают революционера, недовольного статус-кво и движимого единственным желанием – посеять хаос, на котором, придя к власти, он сможет построить новый порядок. Революционер, используя стремление человека к движению вниз, распаляет это желание до демонических пределов. Мужчинам и женщинам, уставшим от пребывания в собственном запертом «я», измотанным обязанностями, которые накладывает членство в слаженной группе, революционер предлагает заманчивую возможность «оторваться» на параде, демонстрации или митинге. Если слаженные группы – это органы государства, то толпа эквивалентна раковой опухоли. Яд, ею вырабатываемый, деперсонализирует постоянных членов, доводит до той стадии, когда они начинают вести себя с дикарской жестокостью, на какую в нормальном состоянии абсолютно не способны. Революционер побуждает своих сторонников явить этот последний, наихудший симптом отравления стадностью и направляет толпу на своих врагов – тех, в чьих руках находится политическая, экономическая, религиозная власть.

За последние сорок лет технологии распаления человеческой склонности к этой самой опасной форме движения вниз достигли совершенства, которое и не снилось нашим предкам. Для начала, в наше время на квадратную милю приходится куда больше населения, чем когда-либо прежде. Далее, средства транспортировки больших масс людей на значительные расстояния и концентрации их в одном здании или на одной площади сейчас несравнимо эффективнее, чем даже в недавнем прошлом. Кроме того, изобретены новые средства, отлично пригодные для возбуждения толпы – раньше о них и не мечтали. Я имею в виду радио, которое многократно расширило потенциальную аудиторию демагогов. Есть также