– Вообще “апартадо” – это отбор быков для корриды.

Теперь мне все стало ясно. Туманову и здесь не изменило егопошловатое чувство юмора: где же еще отбирать “Мисс грудь” и “Мисс таз”, как нев ночном клубе “Апартадр”? Здесь же можно подготовить норовистых бычков, тоесть телок, к показательным выступлениям…

Серьга отдал наши вещи молодому человеку в ярком костюме – яполагала, что это тоже относится к экипировке торерос, – и мы, минуя двебильярдные, прошли в большой зал.

Мне пришлось сжать челюсти, чтобы удержать возгласвосхищения: ничего себе Туманов устроился! Во всяком случае, отказать ему вовкусе было нельзя. Зал являл собой сдержанный апофеоз испанского стиля.

Тот же преобладающий светло-вишневый цвет стен, те жекомпозиции из уже увиденных мною атрибутов власти матадора над быком; мулеты,похожие на разбитые любовью сердца; картины – гораздо более эффектные, чем вгардеробе.

Сцена была довольно вместительна – сейчас на ней, вперекрестном огне маленьких софитов, колдовал над испанской гитарой молодойдлинноволосый человек в национальном костюме.

– Настоящее фламенко, – откомментировал Серьга иделовито направился к самому неудобному столику во всем зале.

– А вот и мое собственное место, – сказал он,раздуваясь от гордости.

Мы сели за столик: я в тщательно подобранном вечернемприкиде и Серьга в длинном, почти по колено, свитере с несколькими спущеннымипетлями. Но здесь к Серьге привыкли, как привыкают к попугаю в клетке или кошкепри кухонных котлах. Мне даже на секунду стало жаль Серьгу – я понимала, чтовся эта роскошь создана не без его участия. Картины были просто великолепны,любой разбирающийся в живописи человек отвалил бы за них приличную сумму вдолларах. Нужно признать, что за последние годы Серьга очень вырос в классе, изего палитры ушли мрачные, глуховатые тона; ликующий красный и блистательныйчерный преобладали. Но все, на что сподобился Серьга, – это собственный столикв самом неудобном месте и, должно быть, выпивка за счет заведения.

– Выпивка, надеюсь, за счет заведения?

– Только для меня, – покраснел Серьга, – за даму нужноприплачивать.

Так оно и есть! Недюжинный талант шлялся по Серегиномутщедушному тельцу, а он даже не знал, как с ним управляться и как укрощать впериод буйства.

– Слушай, ты талантливый мужик! – совершенно искреннесказала я.

– А то!

– У тебя менеджер-то есть?

– Володька как-то обещал, – Серьга подергал себя заухо, – да все заглохло. А мне самому как-то недосуг. Этим же серьезнозаниматься надо. А мне на жизнь и так хватает, все это пишу ради удовольствия…

Появился еще один тореро, он принес глиняный кувшин с вином,маленькую плоскую мисочку с кусками мяса и меню. Для Серьги, вкусы которогоздесь хорошо знали, был выставлен чисто русский шкалик водки.

Серьга, не теряя времени, принялся за водку, а я погрузиласьв изучение меню.

Опрокинув первую стопку и заев се куском мяса, Серьгавоззрился на меня.

– Ну что, выбрала что-нибудь?

– Да здесь сплошные испанские названия, – шепнула яСерьге, – я ничего не понимаю.

– Щас объясню. Значица, олья подрига – это суп, редкаяотрава, хотя многим нравится, культовая вещь. Пучеро – тоже суп. Вот, можешьвзять паэлью, это ничего.

– Паэлья – это что такое?

– Да типа нашей каши рисовой, – у Серьги совершенноотсутствовал кулинарный полет, – рыба, мясо и шафран.

– А чанфайна?

– Печень. Но можешь взять еще гаспаччо. Это салат изперца. Сам я есть не буду, изжога после этого перца задирает.

Наконец с помощью Серьги я выбрала себе ужин в испанскомстиле, приплюсовав туда рыбу по-астурийски и рыбный пудинг по-мадридски. Вожидании его я потягивала вино и ела ломтики мяса. Серьга объяснил мне, что этофирменное блюдо клуба, называется “бандерияьяс” и делается из бычьего мяса.Обязательное приложение к вину.

– Может, махнем по полташкс белоголовой? – Серьга вупор не замечал вина.

Я отказалась и принялась рассматривать зал. Народу былонемного, выделялась только компания интеллигентных молодых людей, напоминающихамериканских яппи. Среди них я заметила одного из героев набросков Серьги ипринялась его рассматривать.

– Знакомый, что ли? – перехватил мой взгляд Серьга.

– Да нет. Просто лицо интересное. Это кто?

– Да завсегдатай местный, кажется, нефтью занимается.

Я решила не акцентировать внимание на нефтяном яппи.

– Слушай, а что же посетителей мало?

– Так ведь закрытый клуб. И потом – сегодняпрезентация. Я тебе говорил, – сказал Серьга, слизывая с рук потеки соуса, – вчас начнется. Для простых смертных вход воспрещен. Педриликаны гуливанят.

До часу все действительно было тихо и наполненопронзительными ритмами фламенко. А к часу начали стекаться первые ласточки, идобропорядочный стильный клуб мгновенно превратился в настоящий вертеп,увешанный гроздьями видеокамер. Такого количества геев, в открытую исповедующихсвою нестандартную ориентацию, я не видела никогда. В моей памяти сохранилсятолько один образ воинствующего гомосексуалиста – режиссера ГлебикаНародницкого. От Глебика шарахались все добропорядочные граждане, стойкиежелезнозубые анпиловцы грозились вздернуть его на флагштоке Кремля как символобновленной России. Вечно трезвые прибалты и вечно пьяные монголы били Глебикасмертным боем, но он восставал, как феникс из пепла, продолжал шляться подлинным коридорам вгиковского общежития и смущать неокрепшие души юношей,жаждущих быть причастными к кино. Их Глебик находил где угодно – на улице, втроллейбусах в час пик, в павильоне “Зерно” на ВДНХ, в сомнительных закусочных;подсовывал Кузьмина и Оскара Уайльда наиболее продвинутым и порножурналынаиболее отсталым. Его кокетливый беретик и широкий летящий шарф АйседорыДункан можно было встретить где угодно. Вот и теперь мне казалось, что Глебик,страшно растиражированный, заполнил каждый квадратный метр клуба. Гомикиприбывали поодиночке и целыми группами. Они откровенно и недвусмысленнорассматривали роскошных официантов-торерос, как на подбор ядреных натуралов. Средиэтого шумного и крикливого сообщества я заметила несколько вполне узнаваемыхкиношных и телевизионных лиц.

Задумчивый нервный гитарист был изгнан со сцены вместе сосвоим фламенко; его место заняли несколько бесполых звезд средней руки. Онигнали русифицированный вариант Элтона Джона, и под этот немудреныйаккомпанемент геи попивали вино, целовались, щебетали милые глупости иперетекали от столика к столику. Вскоре зазвучали здравицы в честь набирающегосилу гей-движения и его нового форпоста – художественно-эротического журнала“Адонис”. Весь этот треп снимали на кино– и видеокамеры, чтобы наутро статьабзацем в колонке светской жизни.