— По-моему, это тяжелый разговор, и не заводить бы егосовсем, — резко заметила Александра, — хотели идти гулять…

— И пойдемте, вечер прелестный! — вскричал Евгений Павлыч; —но чтобы доказать вам, что в этот раз я говорил совершенно серьезно, и главное,чтобы доказать это князю (вы, князь, чрезвычайно меня заинтересовали, и клянусьвам, что я не совсем еще такой пустой человек, каким непременно долженказаться, — хоть я и в самом деле пустой человек!), и… если позволите, господа,я сделаю князю еще один последний вопрос, из собственного любопытства, им икончим. Этот вопрос мне, как нарочно, два часа тому назад пришел в голову(видите, князь, я тоже иногда серьезные вещи обдумываю); я его решил, но посмотрим,что скажет князь. Сейчас сказали про “частный случай”. Словцо это очень у насзнаменательное, его часто слышишь. Недавно все говорили и писали об этомужасном убийстве шести человек этим… молодым человеком, и о странной речизащитника, где говорится, что при бедном состоянии преступника ему естественнодолжно было придти в голову убить этих шесть человек. Это не буквально, носмысл, кажется, тот, или подходит к тому. По-моему личному мнению, защитник,заявляя такую странную мысль, был в полнейшем убеждении, что он говорит самуюлиберальную, самую гуманную и прогрессивную вещь, какую только можно сказать внаше время. Ну, так как по-вашему будет: это извращение понятий и убеждений,эта возможность такого кривого и замечательного взгляда на дело, есть ли этослучай частный, или общий?

Все захохотали.

— Частный, разумеется, частный, — засмеялись Александра иАделаида.

— И позволь опять напомнить, Евгений Павлыч, — прибавилкнязь Ц., — что шутка твоя слишком уже износилась.

— Как вы думаете, князь? — не дослушал Евгений Павлович,поймав на себе любопытный и серьезный взгляд князя Льва Николаевича. — Как вамкажется: частный это случай, или общий? Я, признаюсь, для вас и выдумал этотвопрос.

— Нет, не частный, — тихо, но твердо проговорил князь.

— Помилуйте, Лев Николаевич, — с некоторою досадой вскричалкнязь Щ., — разве вы не видите, что он вас ловит; он решительно смеется иименно вас предположил поймать на зубок.

— Я думал, что Евгений Павлыч говорил серьезно, — покраснелкнязь и потупил глаза.

— Милый князь, — продолжал князь Щ., — да вспомните, о чеммы с вами говорили один раз, месяца три тому назад; мы именно говорили о том,что в наших молодых новооткрытых судах можно указать уже на столькозамечательных и талантливых защитников! А сколько в высшей степенизамечательных решений присяжных? Как вы сами радовались, и как я на вашурадость тогда радовался… мы говорили, что гордиться можем… А эта неловкаязащита, этот странный аргумент, конечно, случайность, единица между тысячами.

Князь Лев Николаевич подумал, но с самым убежденным видом,хотя тихо и даже как будто робко выговаривая, ответил:

— Я только хотел сказать, что искажение идей и понятий (каквыразился Евгений Павлыч) встречается очень часто, есть гораздо более общий,чем частный случай, к несчастию. И до того, что если б это искажение не былотаким общим случаем, то, может быть, не было бы и таких невозможныхпреступлений, как эти…

— Невозможных преступлений? Но уверяю же вас, что точнотакие же преступления и, может быть, еще ужаснее, и прежде бывали, и всегдабыли, и не только у нас, но и везде, и, по-моему, еще очень долго будутповторяться. Разница в том, что у нас прежде было меньше гласности, а теперьстали вслух говорить и даже писать о них, потому-то и кажется, что эти преступникитеперь только и появились. Вот в чем ваша ошибка, чрезвычайно наивная ошибка,князь, уверяю вас, — насмешливо улыбнулся князь Щ.

— Я сам знаю, что преступлений и прежде было очень много, итаких же ужасных; я еще недавно в острогах был, и с некоторыми преступниками иподсудимыми мне удалось познакомиться. Есть даже страшнее преступники, чемэтот, убившие по десяти человек, совсем не раскаиваясь. Но я вот что заметилпри этом: что самый закоренелый и нераскаянный убийца всё-таки знает, что онпреступник, то-есть по совести считает, что он не хорошо поступил, хоть и безовсякого раскаяния. И таков всякий из них; а эти ведь, о которых Евгений Павлычзаговорил, не хотят себя даже считать преступниками и думают про себя, чтоправо имели и… даже хорошо поступили, то-есть почти ведь так. Вот в этом-то исостоит, по-моему, ужасная разница. И заметьте, всё это молодежь, то-естьименно такой возраст, в котором всего легче и беззащитнее можно подпасть подизвращение идей.

Князь Щ. уже не смеялся и с недоумением выслушал князя.Александра Ивановна, давно уже хотевшая что-то заметить, замолчала, точнокакая-то особенная мысль остановила ее. Евгений же Павлович смотрел на князя врешительном удивлении и на этот раз уже безо всякой усмешки.

— Да вы что так на него удивляетесь, государь мой, —неожиданно вступилась Лизавета Прокофьевна, — что он, глупее вас что ли, что немог по-вашему рассудить?

— Нет-с, я не про то, — сказал Евгений Павлович, — но толькокак же вы, князь (извините за вопрос), если вы так это видите и замечаете, токак же вы (извините меня опять) в этом странном деле… вот что на-днях было…Бурдовского, кажется… как же вы не заметили такого же извращения идей инравственных убеждений? Точь-в-точь ведь такого же! Мне тогда показалось, чтовы совсем не заметили?

— А вот что, батюшка. — разгорячилась Лизавета Прокофьевна,— мы вот все заметили, сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня письмополучил от одного из них, от самого-то главного, угреватого, помнишь,Александра? Он прощения в письме у него просит, хоть и по своему манеру, иизвещает, что того товарища бросил, который его поджигал-то тогда, — помнишь,Александра? — и что князю теперь больше верит. Ну, а мы такого письма еще неполучали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.

— А Ипполит тоже переехал к нам сейчас на дачу! — крикнулКоля.

— Как! уже здесь? — встревожился князь.

— Только что вы ушли с Лизаветой Прокофьевной, — ипожаловал; я его перевез!

— Ну бьюсь же об заклад, — так и вскипела вдруг ЛизаветаПрокофьевна, совсем забыв, что сейчас же князя хвалила, — об заклад бьюсь, чтоон ездил вчера к нему на чердак и прощения у него на коленях просил, чтоб этазлая злючка удостоила сюда переехать. Ездил ты вчера? Сам ведь признавалсядавеча. Так или нет? Стоял ты на коленках или нет?

— Совсем не стоял, — крикну и Коля, — а совсем напротив:Ипполит у князя руку вчера схватил и два раза поцеловал, я сам видел, тем икончилось всё объяснение, кроме того, что князь просто сказал, что ему легчебудет на даче, и тот мигом согласился переехать, как только станет легче.

— Вы напрасно, Коля… — пробормотал князь, вставая и хватаясьза шляпу, — зачем вы рассказываете, я…