— Куда это? — остановила Лизавета Прокофьевна.

— Не беспокойтесь, князь, — продолжал воспламененный Коля, —не ходите и не тревожьте его, он с дороги заснул; он очень рад; и знаете,князь, по-моему, гораздо лучше, если вы не нынче встретитесь, даже до завтраотложите, а то он опять сконфузится. Он давеча утром говорил, что уже целыеполгода не чувствовал себя так хорошо и в силах; даже кашляет втрое меньше.

Князь заметил, что Аглая вдруг вышла из своего места иподошла к столу. Он не смел на нее посмотреть, но он чувствовал всем существом,что в это мгновение она на него смотрит и, может быть, смотрит грозно, что вчерных глазах ее непременно негодование, и лицо вспыхнуло.

— А мне кажется, Николай Ардалионович, что вы его напрасносюда перевезли, если это тот самый чахоточный мальчик, который тогда заплакал ик себе звал на похороны, — заметил Евгений Павлович; — он так красноречивотогда говорил про стену соседнего дома, что ему непременно взгрустнется по этойстене, будьте уверены.

— Правду сказал: рассорится, подерется с тобой и уедет, —вот тебе сказ!

И Лизавета Прокофьевна с достоинством придвинула к себекорзинку с своим шитьем, забыв, что уже все подымались на прогулку.

— Я припоминаю, что он стеной этой очень хвастался, —подхватил опять Евгений Павлыч, — без этой стены ему нельзя будет красноречивоумереть, а ему очень хочется красноречива умереть.

— Так что же? — пробормотал князь. — Если вы не захотите емупростить, так он и без вас помрет… Теперь он для деревьев переехал.

— О, с моей стороны я ему всё прощаю: можете ему этопередать.

— Это не так надо понимать, — тихо и как бы нехотя ответилкнязь, продолжая смотреть в одну точку на полу и не подымая глаз, — надо так,чтоб и вы согласились принять от него прощение.

— Я-то в чем тут? В чем я пред ним виноват?

— Если не понимаете, так… но вы ведь понимаете; ему хотелосьтогда… всех вас благословить и от вас благословение получить, вот и всё…

— Милый князь, — как-то опасливо подхватил поскорее князьЩ., переглянувшись кое с кем из присутствовавших, — рай на земле не легкодостается; а вы всё-таки несколько на рай рассчитываете; рай вещь трудная,князь, гораздо труднее, чем кажется вашему прекрасному сердцу. Перестанемтелучше, а то мы все опять, пожалуй, сконфузимся, и тогда…

— Пойдемте на музыку, — резко проговорила ЛизаветаПрокофьевна, сердито подымаясь с места. За нею встали все.

Князь вдруг подошел к Евгению Павловичу.

— Евгений Павлыч, — сказал он с странною горячностью,схватив его за руку, — будьте уверены, что я вас считаю за самогоблагороднейшего и лучшего человека, несмотря ни на что; будьте в этом уверены…

Евгений Павлович даже отступил на шаг от удивления. Мгновениеон удерживался от нестерпимого припадка смеха; но, приглядевшись ближе, онзаметил, что князь был как бы не в себе, по крайней мере в каком-то особенномсостоянии.

— Бьюсь об заклад, — вскричал он, — что вы, князь, хотелисовсем не то сказать и, может быть, совсем и не мне… Но что с вами? Не дурно ливам?

— Может быть, очень может быть, и вы очень тонко заметили,что, может быть, я не к вам хотел подойти.

Сказав это, он как-то странно и даже смешно улыбнулся, новдруг, как бы разгорячившись, воскликнул:

— Не напоминайте мне про мой поступок три дня назад! Мнеочень стыдно было эти три дня… Я знаю, что я виноват…

— Да… да что же вы такого ужасного сделали?

— Я вижу, что вам, может быть, за меня всех стыднее, ЕвгенийПавлович; вы краснеете, это черта прекрасного сердца. Я сейчас уйду, будьтеуверены.

— Да что это он? Припадки что ли у него так начинаются? —испуганно обратилась Лизавета Прокофьевна к Коле.

— Не обращайте внимания, Лизавета Прокофьевна, у меня неприпадок; я сейчас уйду. Я знаю, что я… обижен природой. Я был двадцать четырегода болен, до двадцатичетырехлетнего возраста от рождения. Примите же как отбольного и теперь. Я сейчас уйду, сейчас, будьте уверены. Я не краснею, —потому что ведь от этого странно же краснеть, не правда ли? — но в обществе ялишний… Я не от самолюбия… Я в эти три дня передумал и решил, что я васискренно и благородно должен уведомить при первом случае. Есть такие идеи, естьвысокие идеи, о которых я не должен начинать говорить, потому что я непременновсех насмешу; князь Щ. про это самое мне сейчас напомнил… У меня нет жестаприличного, чувства меры нет; у меня слова другие, а не соответственные мысли,а это унижение для этих мыслей. И потому я не имею права… к тому же я мнителен,я… я убежден, что в этом доме меня не могут обидеть и любят меня более, чем ястою, но я знаю и ведь наверно знаю), что после двадцати лет болезни непременнодолжно было что-нибудь да остаться, так что нельзя не смеяться надо мной…иногда… ведь так?

Он как бы ждал ответа и решения, озираясь кругом. Все стоялив тяжелом недоумении от этой неожиданной, болезненной и, казалось бы, во всякомслучае беспричинной выходки. Но эта выходка подала повод к странному эпизоду.

— Для чего вы это здесь говорите? — вдруг вскричала Аглая: —для чего вы это им говорите? Им! Им!

Казалось, она была в последней степени негодования: глаза ееметали искры. Князь стоял пред ней немой и безгласный и вдруг побледнел.

— Здесь ни одного нет, который бы стоил таких слов! —разразилась Аглая: — здесь все, все не стоят вашего мизинца, ни ума, ни сердцавашего! Вы честнее всех, благороднее всех, лучше всех, добрее всех, умнее всех!Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас уронили….Для чего же вы себя унижаете и ставите ниже всех? Зачем вы всё в себеисковеркали, зачем в вас гордости нет?

— Господи, можно ли было подумать? — всплеснула рукамиЛизавета Прокофьевна.

— Рыцарь бедный! Ура! — крикнул в упоении Коля.

— Молчите!.. Как смеют меня здесь обижать в вашем доме! —набросилась вдруг Аглая на Лизавету Прокофьевну, уже в том истерическомсостоянии, когда не смотрят ни на какую черту и переходят всякое препятствие. —Зачем меня все, все до единого мучают! Зачем они, князь, все три дня пристаютко мне из-за вас? Я ни за что за вас не выйду замуж! Знайте, что ни за что иникогда! Знайте это! Разве можно выйти за такого смешного, как вы? Выпосмотрите теперь в зеркало на себя, какой вы стоите теперь!.. Зачем, зачем онидразнят меня, что я за вас выйду замуж? Вы должны это знать! Вы тоже в заговорес ними!

— Никто никогда не дразнил! — пробормотала в испугеАделаида.

— На уме ни у кого не было, слова такого не было сказано! —вскричала Александра Ивановна.