Но предварительно я хотел бы точно определить, в какомсмысле я говорю о еврействе. Я говорю здесь не о расе и не о народе, еще меньшео вероисповедании, официально признанном законом. Под еврейством следуетпонимать только духовное направление, психическую конституцию, которая являетсявозможностью для всех людей, но которая получила полнейшее осуществление свое висторическом еврействе. Что это так, доказывается ничем иным, какантисемитизмом. Самые настоящие, наиболее арийские из арийцев, уверенносознающие свое арийство, не бывают антисемитами. Нет никакого сомнения, что ихмогут неприятно поразить бьющие в глаза еврейские черты, но антисемитизма вобщем, того антисемитизма, который насквозь проникнутчеловеконенавистничеством, они совершенно постичь не могут. Это именно те люди,которые среди защитников еврейства известны под именем «филосемитов». В техслучаях, когда уничтожают или нападают на еврейство приходят на выручку ихмнения относительно юдофобства, мнения, исполненные чрезвычайного удивления иглубокого негодования3. Напротив, в агрессивном антисемите можно всегдазаметить некоторые еврейские черты. Они могут и запечатлеться и на егофизиономии, хотя бы его кровь была чиста от всякой семитической примеси.

Да иначе и быть не может. Подобно тому, как мы в другомчеловеке любим именно то, к чему сами стремимся и чего никогда вполне достичьне можем, мы ненавидим в другом то, чего мы не хотели бы видеть в себе, но чтовсе-таки отчасти свойственно нам.

Человек не может ненавидеть то, с чем у него нет никакогосходства. Только другой человек часто в состоянии указать нам на то, какиенепривлекательные и низменные черты свойственны нам.

Этим объясняется то, что самые отъявленные антисемиты всегданаходятся среди самих евреев. Ибо только еврейские евреи, подобно совершенноарийским арийцам, не настроены антисемитично. Что касается всех остальных, тоболее низкие натуры проявляют свой антисемитизм по отношению к другим,произносят над ними свой приговор. никогда однако не подвергая себя в этомнаправлении суду своей критики. Только у немногих антисемитизм направлен преждевсем против их собственной личности.

Одно остается бесспорным: кто ненавидит еврейскую сущность.ненавидит ее прежде всего в себе самом. Тот факт, что он безжалостно преследуетвсе еврейское в другом человеке, есть только попытка самому таким образомосвободиться от него. Он стремится свергнуть с себя все еврейское, сосредоточивего целиком в своем ближнем, чтобы на минуту иметь возможность считать себясвободным от него. Ненависть есть явление проекции, как и любовь: человекненавидит только того, кто вызывает в нем неприятные воспоминания о себе самом.

Антисемитизм евреев доказывает, что никто, знающий еврея, невидит в нем предмета, достойного любви – даже сам еврей. Антисемитизм арийцаприводит нас к не менее важному выводу: не следует смешивать еврейство иевреев. Есть арийцы, которые содержат в себе значительно больше еврейского, чемнастоящий еврей. Есть также евреи, которые больше походят на арийцев, чем любойариец. Я не буду здесь перечислять семитов, которые содержали в себе многоарийского – ни менее значительных (как, например, известный Фридрих Николай вXVIII веке), ни более значительных среди них (здесь следует упомянуть ФридрихаШиллера), я также отказываюсь от более подробного анализа их еврейства.Глубочайший антисемит Рихард Вагнер, и тот не вполне свободен от некоторогооттенка еврейства, даже в своем искусстве, как бы сильно ни обманывало нас точувство, которое видит в нем великого художника вне рамок историческогочеловека, как бы мало мы ни сомневались в том, что его Зигфрид есть самоенееврейское произведение, какое только можно было создать. Но без причины никтоантисемитом че бывает. Как отрицательное отношение Вагнера к большой опере итеатру следует свести к сильному влечению, которое он сам питал к ним,влечению, которое ясно выступает еще в его «Лоэнгрине», точно также н егомузыку, единственную в мире по силе мыслей, выраженных в мотиве, трудно будетпризнать свободной от чего-то навязчивого, шумного, неблагородного, в связи споследним обстоятельством стоят и необычайные усилия Вагнера, направленные навнешнюю инструментовку своих произведений. Нельзя отрицать и того, чтовагнеровская музыки производит сильнейшее впечатление как на еврея –антисемита, которыи никак не может вполне освободиться от своего еврейства, таки на индо-германца юдофоба, который боится впасть в него. Сказанное неотносится к музыке «Парсифаля», которая на веки останется недоступной длянастоящего еврея, как и сама драма «Парсифаль», он не поймет ни «хорапилигриммов», ни поездки в Рим «Тангейзера», как и многого другого. Человек,который был бы только немцем, никогда не мог бы прийти к тому ясному сознаниюсущности немецкого духа, к какому пришел Вагнер в своих «НюренбергскихМейстерзингерах». Наконец, следует также подумать над тем, почему Вагнерабольше тянуло к Фейербаху, чем к Шопенгауэру.

В мои планы вовсе не входит низвести великого человека путеммелко-психологическом разбора. Еврейство служило ему великой поддержкой в делепознания и утверждения в себе другого полюса. Благодаря еврейству Вагнеруудалось проложить себе дорогу к Зигфриду и Парсифалю и дать единственное вистории высшее выражение германского духа. Человек, более выдающийся, чемВагнер, должен прежде всего одолеть в себе еврейство, чтобы найти свою миссию.Я позволю себе уже в этом месте выставить следующее положение: всемирно-историческоезначение и величайшая заслуга еврейства заключается, вероятно, в том, что онобеспрестанно проводит арийца к постижению его собственной сущности, что оновечно напоминает ему о нем самом. Этим именно ариец и обязан еврею. Благодаряеврею ариец узнает, что ему следует особенно опасаться: еврейства, какизвестной возможности, заключенной в нем самом.

Этот пример дает вполне точное представление о том, что,по-моему мнению, следует понимать под еврейством. Не нацию и не расу, невероисповедание и не писанный завет. Если я тем не менее говорю о еврее, то подэтим я не понимаю ни отдельного еврея, ни совокупности их. Я имею ввидучеловека вообще, поскольку он причастен к платоновской идее еврейства. Значениеименно этой идеи я и хочу обосновать.

Необходимость разграничения явления определяет направлениемоего исследования: оно должно протекать в сфере половой психологии. Страннаянеожиданность поражает человека, который задумывался над вопросом о женщине, оеврее. Он чутьем своим воспринимает, в какой-степени еврейство проникнуто тойженственностью, сущность которыЙмы исследовали до сих пор исключительно всмысле некоторой противоположности ко всему мужскому без всяких различий– Здесьвсе может легко навести его на мысль о том, что у еврея гораздо больше женственности,чем у арийца. Он, наконец, может придти к допущению платоновской мысли–соприкосновения с женщиной даже самого мужественного еврея.

Это мнение было бы ошибочно. Но так как существует огромноеколичество важнейших пунктов, тех пунктов, в которых перед нами, по-видимому,раскрывалась глубочайшая сущность женственности, и которые мы, к нашемувеликому изумлению, снова и как бы во второй раз находим у еврея, то нампредставляется необходимым точно установить здесь же всевозможные случаисовпадения и уклонения.