– Нет, этого не будет, – покачала головойАлена. – Да и зачем вам моя жалость? Какой с нее прок? Поговорим лучше оферомонах. Я так понимаю, они по-прежнему в «Барбарисе», и Гному о них сталоизвестно только недавно. Не знаю, каким образом. Может быть, от вашего Кости,может быть, от кого-то другого.

– Да уж, наверное, от Кости, от кого ж еще? Онже получил мое письмо... Странно только, что Гном и Гнатюк спохватились толькосейчас.

– А эти феромоны – они им зачем нужны, как выдумаете?

– Наверное, они надеются вернуть Галине еепрежний облик. Помните, в конце романа появляются такие слова – «запах любимоготела»? Они были для меня сигналом. Я понял, что Гнатюк и Алина или нашли моиферомоны, или вот-вот найдут. Я должен был присутствовать при развитии этойситуации, должен был узнать, что происходит! Ведь опыт с Галиной – самыйфеерический мой опыт! Для ее спасения нужно не столько огромное количествоферомонов, сколько постепенное восстановление гормонального баланса в ееорганизме. Даже не знаю, возможно ли это вообще, пусть и с моими методиками.Хотя, если постараться...

– Извините, пожалуйста, – раздался рядомзастенчивый юношеский голос. – Можно... можно мне поговорить с АленойДмитриевной?

Алена вскинула голову.

В проходе стоял невысокий крепкий парень вкуртке защитного цвета. На лоб был низко надвинут козырек черной суконнойкаскетки – самого, на взгляд Алены, кретинского головного убора, уродующегодаже очень симпатичных людей до неузнаваемости. Щеки его подзаросли темнойщетиной. Алене показалось, будто она уже где-то видела эти светлые глаза, этоткурносый нос...

– Извините, – повторил парень, искательноулыбаясь и протягивая руку с зажатым в ней покетбуком. – Я хотел... япрочитал...

Ну да! Алена видела его на вокзале, в кассовомзале, с этой самой книжкой в руках. Нет, на вокзале она не обратила внимания наего лицо. А лицо знакомо, знакомо...

– Автограф хотите? – дружелюбно спросилСаблин, приподнимаясь. – Эх, какой я дурень, газеты с романчиком вгостинице оставил! Ну ничего, вы мне их потом подпишете, когда из Маленькойвернемся.

Алена быстро глянула ему в глаза и поняла, чтоон подумал то же, что и она: «Когда? Или если?»

Да ну, что за дурь лезет в голову! Ничего неслучится, потому что соломки она и правда подстелила где только могла.

Саблин выбрался в проход, а парень в каскеткесобрался сесть на его место. В это время автобус качнуло, и левой рукой пареньсхватился за спинку сиденья. Рукав его куртки задрался, и Алена увидела накрепком запястье плотный металлический браслет часов. Это был «Ориент».

«Ориент»?!

Теперь она поняла, кто стоит перед ней!

* * *

– Пап, ты меня завтра возьмешь с собой? –спросила Раечка.

– Куда?

– Привет! Как это куда?! Ты же завтра с Димойвстречаешься в какой-то деревне!

Альфред Ахатович поглядел на дочь исподлобья,нацепил на вилку пельмень, осмотрел его со всех сторон, обмакнул в горчицу,бледной лужицей разлитую по краю тарелки, снова придирчиво осмотрел и наконецотправил его в рот.

Раечка проглотила слюну. Ой, зачем только онапритащилась к отцу?! Мерзкая Света упорола в киношку, вот Раечка иобрадовалась, что будет возможность пообщаться наедине. Совсем забыла, что наужин папочка всегда, постоянно, каждый день ест пельмени. А ведь сегодня былшейпинг... И хоть положенное время после занятий уже прошло, тренер ЛенаМаврина каждый раз твердит: «Девочки, в этот день нельзя никакой белковой,мучной, жирной пищи! Мышцы в тонусе, они так и вцепляются в еду, начинаютнарастать, толку от занятий никакого!»

У нее мышцы в тонусе, а у отца пельмени,которые он каждый день покупает в ресторане «Автозак». Их там по какому-тоособому рецепту делают для постоянных клиентов. Вручную, конечно...

Отец поливает их сливочным маслом, добавляетгорчицу. Раечка предпочитает пельмени с уксусом, вернее, предпочитала. Она их,наверное, уже целый месяц не ела, совсем забыла, какие они на вкус!

...Сначала обмакнуть пельмень в масло, потом вгорчицу, повозить по тарелке, пока масло и горчица не перемешаются и непревратятся в такую горьковато-сладковато-островато-жирновато-вкусноватуюподливочку. И откусить сразу половину пельменя, а пока будешь жевать, повозитьв подливочке вторую половинку и быстренько отправить в рот, в котором ещегорячо и сохранился уксусно-перечно-чесночный дух, и губы у тебя жирные отмасла, и ты облизываешь их, а в это время тянешь из тарелки следующий пельмень– такой плотненький, крепенький, но на одном бочку прорвалось тесто, и тывидишь серо-коричневое мяско, от которого поднимается душистый парок...

Нет, это просто невозможно терпеть!

Раечка зажмурилась и проговорила голосом,толстым от сдерживаемой слюны:

– Ты завтра с Димой встречаешься, помнишь?

– Помню, – сказал отец, жуя. – Но яне поеду.

Раечка распахнула глаза.

– Не таращись так, а то глазкивыскочат, – сказал отец насмешливо. – Твой малчык, видать, решил: вонашел лоха! Приедет к черту на рога, денежки в клювике привезет! Он не самыйумный, а я не самый глупый. Знаешь, сколько народу погорело вот таким образомеще на заре капитализма, когда радостно возили деньги за кота в мешке в глухиедеревни? Это уже пройденный этап, теперь так дела не ведут.

– Да ты?! – Раечка даже вскочила. –Ты решил, Дима тебя обманет? Но ты же видел... ты же видел в действии... Ты жесам чуть не застрелил тех парней! Ты что, решил, это была подстава?

Отец вздохнул и принялся жевать следующийпельмень. Жевал он его невыносимо долго, и все это время Раечке хотелось взятьвилку и ударить отца в глаз, или в щеку, или в горло – не убить, конечно, нопричинить ему такую же лютую боль, какую испытывала она сама.

– Вот ты Светку не любишь, я знаю, –сказал он маслено-горчичным голосом, примеряясь к новому пельменю. – Аведь и от нее есть прок! Вчера потащила она меня пешком погулять – дескать,толстею от того, что все в машине да в машине. Есть такое дело, конечно! Ну,пошли. Добрались до набережной, под ручку, как пенсионеры, потом она говорит:пошли по Покровке пройдемся, сто лет там просто так не ходила, все по магазинамда по магазинам. Ладно, потащились по Покровке. Что это мы никогда в театры неходим, говорит вдруг Светка. Давай хоть афиши поглядим. Ладно, стали смотретьоколо драмтеатра афиши. И вдруг видим объявление о новом спектакле студиитеатрального училища. Черт его знает, как спектакль называется, не помню,главное, что там были фотографии актеров. Ну и как ты думаешь, что за рожи мытам увидели?