— Да, наверное, — как автомат, повторил Кольт и заметил, чтоу его собеседника опять появился сильный немецкий акцент.

— Но вас беспокоит вопрос, — Хот убрал руку и улыбнулся, неразжимая губ, — зачем вы нужны мне?

— Беспокоит, — слабым эхом отозвался Кольт и опять вспомнилслова Сони:

«Иногда кажется, будто он умеет читать мысли. Позже японяла, в чем фокус. Он следит за эмоциональной реакцией и ловит то, что лежитна поверхности. Страх. Растерянность. Но если контролировать себя, он ничего непоймет. Глубоко в сознание он влезть не может».

— Вы нужны мне потому, — произнес Хот тихо и серьезно, — чтоСофи согласилась работать на вас, а не на меня. Едва ли не главное условиеуспеха нашего рискованного предприятия — ее добровольное согласие. Поэтому безвас я не обойдусь.

Тапочка в последний раз взлетела и была ловко пойманабольшим пальцем жилистой желтоватой ноги. Хот встал, слегка склонил голову:

— Мое почтение, Петр Борисович. Мы с вами теперь партнеры.Сердечно рад. Всей душой надеюсь, что наше партнерство будет плодотворным, взаимовыгодными перерастет в теплую искреннюю дружбу. Не смею вас больше отвлекать отромантических размышлений в этом чудесном саду. Эдем, истинный эдем!Наслаждайтесь. Побудьте немного ангелом.

Он скрылся за розовым кустом, исчез, растворился без остаткав маслянистом сладком воздухе оранжереи.

Кольт сидел и не мог шелохнуться. Тело налилось холоднойчугунной тяжестью. Стало нечем дышать. Сердце билось медленно, трудно, скаким-то болезненным скрипом, вот-вот остановится. Пальцы опухли, лежали наплетеных подлокотниках, мерзкие, негнущиеся, с голубоватыми ногтями. Следовалопозвать на помощь, но в оранжерее не было ни души. Он страстно, отчаяннозахотел, чтобы сию минуту явилась Соня и ввела дозу препарата, без всякихисследований, анализов, просто ввела и все, как умирающему Агапкину.

«Старик выжил, поправился, встал на ноги. Я тоже должен. Чемя хуже? Не желаю больше терпеть этой тяжести, слабости, старости, медленногострашного стука больного сердца. Что, если сейчас оно остановится? Что, если?»

Ответ на этот не произнесенный вслух вопрос он услышалмгновенно:

— Йоруба нарежет лучших роз, и на твоей панихиде произнесетречь, полную такого искреннего горя, что некоторые прослезятся.

В оранжерее отчетливо прозвучал тот же бесстрастный голос,который недавно на кухне у Агапкина объяснил страшную галлюцинацию простойфразой: «Ты умер, Петр».

— Нет, врешь, я жив, жив, — он повторял это про себя, потомвслух, медленно шевелил опухшими пальцами, ступнями, старался дышать глубоко испокойно.

Где-то рядом послышалось журчание воды, шорох, невнятноебормотание.

— Кто здесь? — громко крикнул Петр Борисович.

Звуки разом стихли. Потом опять зашуршало. Из-за кустовпоявилась маленькая тощая фигурка в широких синих штанах и клетчатой ковбойке.Прямо перед собой Кольт увидел морщинистое скуластое лицо, щелочки глаз. Седыежесткие волоски бровей торчали вперед, образуя прозрачные козырьки над глазами.Седые редкие волосы торчали вверх, и получался прозрачный нимб вокруг головы.

— Кто ты? — спросил Кольт.

— Садовник я, садовник, розы поливаю, — ответил старик и ещеближе шагнул к Кольту.

Он говорил с сильным местным акцентом. Смотрел в глаза ПетруБорисовичу очень внимательно своими щелочками и вдруг забормотал что-то чутьслышно, нараспев, поднял сухую руку, сделал быстрый, странный жест. Провелладонью перед лицом Кольта, справа налево, слева направо, словно разгоняяневидимую пелену.

— Господин болеет, плохо господин, ничего, потерпи, сейчаспройдет.

«Надо, чтобы он позвал кого-нибудь, чтобы явился врач, тутдолжен быть врач», — подумал Петр Борисович, но ничего не сказал, почувствовал,что сейчас, сию минуту, ничего говорить не нужно.

Старик бормотал тихо, монотонно, по шамбальски, смотрел вглаза, помахивал ладонью у лица всего минуты три, не больше. Но тяжестьисчезла, сердце забилось спокойно, уверенно. Петр Борисович вспомнил, какЙоруба хвастал, что в его оранжерее работает потомственный шаман, из какого-тоособенного древнего рода степных целителей. Старый уже, людей лечить не может,но с болезнями растений справляется легко, играючи.

— Старик, спасибо, ты помог мне, — сказал Кольт, снаслаждением разминая ожившие руки.

— Я не тебе помог, для растений вредно, когда рядом больнойчеловек.

— Чем я, по твоему, болен?

— Теперь ты здоров.

— Если я опять заболею, ты вылечишь меня?

— У тебя, господин, свои доктора. Я садовник, меня растенияждут. Тут был Хзэ, дыхание Хзэ — яд, растениям тоже плохо, не только тебе, —сердито проворчал старик и заковылял прочь по дорожке между кустами.

— Погоди, старик, кто такой Хзэ?

— Черт по вашему.

Садовник исчез. Скоро опять послышался плеск воды, шорох,бормотание.

— Я жив, жив, — повторил Петр Борисович, теперь уж ни с кемне споря, а просто констатируя этот замечательный факт. — Хзэ — Хот ЗигфридЭммануил. Может быть, Йоруба не знает, что его дыхание ядовито? Или знает, нонадеется на своего чудесного садовника? Я садовником родился, не на шуткурассердился, — тихо, весело пропел Петр Борисович и улыбнулся.

Только что ему было плохо, но садовник пошептал, помахалладошкой, и все прошло. Значит, ничего опасного, никакого приступа, инфаркта,инсульта быть не могло. Так, ерунда. Нервы.

С точки зрения прагматика, материалиста, все это выгляделоскорее забавно, чем страшно. Сакральная составляющая, магия. Вот если быгосподин Хот оказался главой международной террористической организации,крупным мафиози, воровским авторитетом, высокопоставленным чиновником, тогдада. Но слово «черт» Петр Борисович воспринимал лишь как некую абстракцию,ругательство, мягкое, вполне допустимое.

«Что, собственно, произошло? — спросил себя Петр Борисович.— Господин Хот, кем бы он ни был, из врага и конкурента сделался моимпартнером. Если отбросить всякую мистику, галлюцинации и рассуждать здраво, тоэто скорее хорошо, чем плохо. Да, он неприятный человек. Но банки с цистамиостались на его яхте. Возможно, благодаря сотрудничеству с ним я сумею выигратьвремя, ведь искать препарат тут, на развалинах, — дело долгое, трудное. Степь иразвалины принадлежат Йорубе. Он тоже не просто так подружился с Хотом. Опрепарате знает и желает скорее получить свою дозу. Придется пойти накомпромисс. Во всяком случае, сделать вид, что я готов вступить в игру».