– Не мы убили Беловича, – напомнил я. – Мы лишьпришли с возмездием. Мы что, будем суд присяжных созывать? Мы – судприсяжных!

– Виновен, – донеслось из-за спины безжизненное, я струдом узнал голос Лысенко.

– Виновен, – услышал я и голос Лукошина.

Игнатьев все еще не верит, видно по лицу. Меня трясло отбешенства, я не политик, не приму аксиомы, что надо обязательно, как пауки вбанке: холодно и безжалостно, без эмоций, прицелился Игнатьеву в середину лба.

– Скажешь?

Он покачал головой. В глазах горит ярость, священныйогонь мученичества.

– Россия воспрянет!

– Как китайская провинция?

Выстрел раздался негромкий, просто хлопок, но Игнатьеваотшвырнуло, он упал на спину вместе со стулом. Пуля разворотила переносицу,кровь потекла густая и неожиданно прекратилась, словно изнутри перекрылизаслонкой.

Валентин всхлипывал, я перевел пистолет в его сторону, чтобычерное дуло смотрело прямо между глаз.

– Сперва колени, – сказал ему жестко. – Потом самзнаешь что… А затем… хотя, может быть, последнюю пулю оставлю в стволе.Тебе хватит пуль в локтях, коленях и гениталиях.

Он взмолился:

– Погоди, не нужно! Я случайно знаю, что Дятлов сейчасна даче у Ротмистрова.

За моей спиной тихонько ахнул Лукошин. Я переспросил недоверчиво:

– У Ротмистрова? Сбреши что-нибудь получше.

– Правда, – заговорил он торопливо, глаза не отрываливзгляд от черного дула пистолета. – Я сам не поверил! Но Вадим звонилДятлову, они говорили долго, спорили, ругались, потом помирились.Я услышал, когда заходил в комнату… Связь хорошая, и я ведь музыкант, уменя слух! Дятлов сказал, что они с Уховертовым остановились именно уРотмистрова. Там их никто не обнаружит, это кооперативный поселок, все друг удруга на виду, но к Ротмистрову можно пробраться лесом, так что никто из охраныпоселка не заметит!

Я молчал в затруднении, Лукошин проговорил за спиной:

– Слишком невероятно…

Лысенко добавил:

– Если бы этот дурак хотел соврать, придумал быпоубедительнее. Я ему верю.

– Но проверим, – бросил я. Повернулся к неподвижнымтелохранителям. – Возьмем этого с собой. Если соврал, так легко неотделается, как эти двое.

Его подхватили, вывернув руки, я пошел вперед, за мнойЛукошин и Лысенко, но один из телохранителей, бросив пару слов в воротник,выскользнул вперед. Две машины у самого подъезда распахнули двери, как толькомы показались на ступеньках. Я с Лукошиным и Лысенко сел в головную,пленника затолкали в другую, машины тут же сорвались с места.

С нами сел Куйбышенко, лицо каменное, но в запавшихглазах я чувствовал одобрение.

– Вы хорошо держитесь, – сказал он, – однако этогомало, если собрались ехать на дачу. Я примерно знаю те места, там хорошаяохрана. Подойти, минуя охрану, можно со стороны леса, как сказал этот, так изапланировано, чтобы принимать гостей, которых не хотят показывать охране, нотам каждый дюйм просматривают телекамеры хозяина.

Притихший Лукошин проблеял робко:

– Ты того, Борис Борисыч… не наше это дело! Пусть этимребята занимаются. Ты весь как железный, а мне теперь всю жизнь будут сниться…Сегодня всю аптечку опустошу.

Я ответить не успел, с другой стороны Лысенко сказалпросяще:

– В самом деле, отвел душу, чего тебе еще? Ненасытился?.. Я тоже, это и мой друг был… но давай все-таки не какдрачливые дети.

Сердце мое все так же било в ребра, однако жар в самом деленачал остывать. Все мы драчливые дети, в любом возрасте и в любом положении,только дети позволяют драчливости выплескиваться безудержно, а мы, взрослые,уже биты жизнью, осторожнее и осмотрительнее, думаем о последствиях, часто саморганизм о них думает, останавливает, предостерегает. Только одних раньше, каквон Лукошина и Лысенко, других позже, как сейчас меня.

– Да, – ответил я, – да, Глеб, ты прав, и ты,Дима, прав. Но и Дятлова наказать надо. Не просто наказать, это просто месть,но убрать его из простой целесообразности. Ведь он, если начал, на этом неостановится. Действуйте, ребята. Вы сами знаете, что нужно делать и как делать.

Лысенко сказал тихонько:

– Если что, советуйтесь с Борис Борисычем. Он знает, чтоделать.

Лукошин тихонько хмыкнул. Я покосился на его лицо,краска уже вернулась, оживает. Белович хоть и мертв, но отомщен, душа чувствуеткакое-то удовлетворение, законченность дела. А вот если бы Игнатьев и егокоманда продолжали топтать землю, нас бы это довело по меньшей мере до язвыжелудка.

Зима наступала вроде бы всерьез, засыпала улицы снегом так,что на проезжей части останавливалось движение, а ГАИ обращалась к населению спросьбой сидеть дома и не выезжать со своим транспортом, но на Новый год, какчасто бывает, все стаяло, пошли дожди, затем ударили морозы, народ калечился наобледенелых тротуарах, люди натягивали поверх сапог и ботинок шерстяные носки итак ходили по ледяной корке.

Едва дворники закончили скалывать лед, потеплело, остаткильда стаяли, запахло весной, на крышах повисли сосульки, началась капель, и тутснова выпал снег, даванул морозец, снег сыпал и сыпал, за всю зиму столько невыпадало, сколько за одну неделю февраля.

Мы работали как машины, я с горечью заметил, что и гибельБеловича потрясла всех нас только в первый день, потом почти забылось, как ито, что как-то незаметно исчез с нашего горизонта Дятлов, а я все больше началполагаться в вопросах охраны и обустройства своего быта на Куйбышенко иего службу.

На самом деле все верно: что Дятлов, гораздо опаснееКарельский, Троеградский, Цуриков. Эти в рамках, бомбы не подкладывают и убийцне подсылают, во всяком случае, пока еще не замечены, зато все трое развилиопасно кипучую деятельность, почти перекрывая мне кислород на будущее.

Карельский отметился даже в международной дипломатии, хотявроде бы никакого статуса за ним нет, но сейчас мир таков, что больше смотрятна реалии, чем на звания. Правда, вся дипломатия Карельского в поездках поКитаю и Японии, но оттуда сразу потекли денежные потоки в приграничные районыДальнего Востока. По всему Приморью появились группы предпринимателей, аместные власти как один заявили, что не видят повода для беспокойства из-занаплыва нелегальных иммигрантов из Китая: все работают, ведут себя тихо,оживилась торговля, появились новые рабочие места.

Мое одиночество в кабинете кончилось, сюда чуть ли непереселился весь наш оперативный штаб. Да и весь офис гудит, как переполненныйулей перед роением. Появилось мно­жество народу, часть из них патриоты,принявшие нашу идею, часть бизнесмены и менеджеры Союза промышленников. Кто-топрислал техников, те протянули оптоволокно, теперь можно в режиме реальноговремени переговариваться, не теряя качества изображения на широком экране.