Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В этом вопросе – да. В некоторых –никому. Сядьте покрепче, упритесь ногами в пол. Сделайте глубокий выдох.А теперь вот вам имя: Игнатьев Вадим.
Я вскрикнул, раненный прямо в сердце:
– Что?.. Да они с Беловичем были неразлейвода!.. Да и ко мнеотносился, как младший братишка…
Он смотрел мне в лицо с глубоким сочувствием.
– Может быть, слышали, за что Тарас Бульба собственногосына? А ведь он его еще как любил. Или Степан Разин – прекраснуюкняжну в набежавшую волну? Интересы Отечества – великая вещь. За Отечествоклали не только свои жизни на алтарь, но жизни друзей и родни, что гораздотруднее. Радостно зреть, что такие люди все еще есть в нашей стране, но ипечально тоже… опоздали родиться. Сейчас их великие жертвы не только не нужны,но и вредоносны.
Я прошептал:
– Неужели… неужели Игнатьев?
Вошла Юлия, внесла на подносе два высоких поллитровыхстакана с пурпурной жидкостью, со дна поднимаются серебристые струйкипузырьков, как в шампанском. Она сразу с тревогой начала всматриваться в моелицо, Куйбышенко сказал с сочувствием:
– Что-то Борис Борисович не торопится переводить вас, Юлия,на более высокую должность?
– Выше моей должности нет на свете, – ответилаона. – Вам с печеньем?
– Спасибо, там уже есть печенье.
Когда она ушла, плотно закрыв дверь, сказал с сочувствием:
– К сожалению, это действительно Вадим Игнатьев. Да, впервую очередь мы проверили и перепроверили его насчет зарубежных контактов, ноон в самом деле не связан с врагами из-за рубежа. Я на этот раз не имею в видутрадиционные козни проклятых американских капиталистов. Даже китайские ияпонские спецслужбы еще не начали действовать… в полную силу. Хотя, конечно,чуть погодя начнут. Ставки слишком уж высоки, они пожертвуют всей своейагентурой, что окапывалась десятки лет, но постараются вас достать.
Я сказал тускло:
– А что я? Идея уже вброшена.
– Вы недооцениваете силу личности, – возразилон. – Тем более в такой авторитарной стране, как Россия. Конечно, идею ужене остановить, тут вы правы, но ваше устранение замедлит процесс, а это дастнеобходимый выигрыш во времени. Ни Япония, ни Китай не были готовы к такомустремительному повороту. Чтобы принять новое решение, в смысле – ускоритьреализацию своей стратегии, им надо провести дополнительную мобилизацию, а этотолько в кино их джеки чаны двигаются очень быстро, еще надо заготовитьвдесятеро больше бензина и дизельного топлива, доставить к границе, устроитьтам склады и бензохранилища, развернуть ремонтные мастерские… Словом, нужнождать уже не эти простые покушения. Я подключил всех своих людей, онинашли концы в ФСБ, вокруг вас сейчас выстраиваются три ряда файерволов… Толькобы их хватило!
– Вадим, – проговорил я все еще сокрушенно, –Вадим Игнатьев…
Он ответил с глубоким сочувствием:
– Мы не можем его задержать.
– Почему?
– Во-первых, и это самое главное: мы не правоохранительныеорганы. А тем для выписки ордера на арест потребуется еще много времени.Во-вторых, что будем делать, если задержим? Сдадим в милицию, а те его поистечении двадцати четырех часов вынуждены будут отпустить. Абсолютно точныхдоказательств, способных убедить прокуратуру, у нас еще нет…
– Но это точно он?
– На все сто процентов, – ответил он серьезно. – Ксожалению, моей подписи будет недостаточно для ареста.
Я подумал, спросил глухо:
– Где он сейчас?
– Дома, – ответил Куйбышенко, не удивившись. – Заего квартирой следят. Если выйдет, мне сообщат. Мы надеялись, что как-топрояснится роль еще одного, кто эту идею подкинул…
– Кто? – прошептал я.
– Некий Дятлов, – произнес он оченьхладнокровно. – Он был очень близок к вам, Борис Борисович. Но не надо,что это не он, что хоть и ваш противник теперь, но до таких методов неопустится, я вижу по вашему лицу. Мы перехватываем и разговоры по сотовой сети,фильтруем Интернет, сейчас все оставляет следы, Борис Борисович.
Я поднялся, под грудью затряслась некая мелкая жилка,еще вроде бы задергался глаз.
– Извините, – сказал я хриплым голосом, – но яхочу прямо сейчас поговорить с ним.
– С Дятловым? Его местонахождение пока не выяснили.
– С Игнатьевым.
Он поднялся, лицо непроницаемое, глаза сумрачно блеснули.
– Пистолет при вас?
– Не расстаюсь, – сообщил я. – И уже дваждыпришлось попользоваться.
– Хорошо бы, – ответил он, – чтобы третьего разане было. Спускать курок – дело спецслужб, государственные деятели в идеалевроде бы и слыхом не слышали про такие ужасные вещи, даже не верят, что такое вих стране иногда случается.
Я невольно приложил ладонь к тому месту, где у меняпистолет в кобуре скрытого ношения.
– В России каждый президент начинает, как разбойник.
– Патронов добавить?
– Не помешают.
– Вот берите, – сказал он просто. – В нашеммире, к сожалению, это аргумент.
Мы выехали с Лысенко и Лукошиным, за рулем все тот же неизменныйАлексей, шофер и телохранитель от Уварова. Правда, нас сопровождали еще двемашины. А одна, как я догадывался, промчалась прямо по адресу, Куйбышенкосообщил маршрут, и там ребята уже занимают позицию, готовые стрелять в каждого,кто сделает подозрительное движение.
Куйбышенко вышел первым, огляделся. Из темноты выскользнулатень, что-то пошептала ему на ухо. Куйбышенко наклонился к моей дверце и сказалнегромко:
– Вы уверены, что хотите зайти?
Я вылез молча, трясет то ли от страха, то ли от бешенства,так же без слов двинулся к подъезду. Двое опередили, вошли первыми, а когда яоткрыл дверь, наверх по лестнице убегали прыгающие по стенам тени. Охранникподвел меня к лифту. Лысенко с Лукошиным, оставленные в машине на произволсудьбы, вылезли сами и торопливо догнали нас в подъезде.
– А мы на транспорте, – объяснил нам охранникдружелюбно. – Не застрянем, меры приняты. Довезем, как президента.
– Я еще не президент, – проворчал я.
– Будете, – ответил он.
Двери раздвинулись, мы вошли вдвоем, за нами поспешновтиснулись молчаливые парни в добротных куртках. Я подумал, что этотохранник, присланный Куйбышенко, назвал меня будущим президентом первым. НиЛысенко, ни Власов, ни один из редколлегии или политсовета, ни дажепредусмотрительный Бронштейн еще даже не думают, что наша партия достигнеттаких высот, а этот сказал вслух. Вероятно, слышал краем уха разговоры своихвысокопоставленных шефов.