— Вместе мы можем начать путешествие длиною в жизнь. —Голландец зашагал на нос. Мальстрем представлял фантастическое зрелище, ивпервые за все свое плавание он мог действительно его оценить.

Сын Мрака сейчас уже не мешал. Вероятно, он видит Мальстремв последний раз, и вообще видит что-то кроме корабля и своего спутника, но всеже Голландец улыбнулся.

Мир был спасен. Искажения реальности прекратились, и в тотже момент, когда корабль исчез в ужасной бездне, открывшейся в небе, погодаснова стала нормальной. Разумеется, происшествия этой ночи не могли стеретьсяиз памяти людей, но никто не связал бы их ни с Майей, ни с Гилбрином.

Этот вариант… Этот мир, наш мир теперь, он спасен.

Майя думала обо всем этом, пока они с Гилбрином медленнобрели по так грубо разбуженному городу. Как раз вставало солнце. Множестволюдей шло на работу, как будто ничего не случилось. Неизвестно, что должнопроизойти, чтобы свернуть большинство с проторенной колеи. Конечно, некоторыебудут кое-что помнить, особенно люди с сильной ментальной энергией, но вскоревсе будет более или менее забыто.

Даже Странники, привязанные теперь к одному миру и однойжизни, постепенно привыкнут. Среди них было немало тех, кто ворчал на своюнынешнюю жизнь, но ведь они прожили много-много других. Никто не былразочарован, особенно теперь, когда Сын Мрака исчез. Одно это делало любуюжизнь прекрасной.

Одна Майя не считала мир совершенным. Сын Мрака исчез, ноГолландец исчез тоже.

«Это несправедливо. Он больше всех нас заслужил свободу. Онбольше всех нас был жертвой Сына Мрака».

— Сочувствую, дорогая, — прошептал Гилбрин. На обоих, былаодежда, которую они носили прежде. Гил заметил, что не следует им шататься погороду в лохмотьях, оставшихся после сражения, и позаботился о замене. — Неочень-то справедливо со стороны вселенной. Я имею в виду, просто взять изабрать его.

— Несправедливо. Не должно было так получиться! — Она зналаГолландца так недолго, меньше, чем Хаммана. Но судьба скитальца волновала еепо-иному. Майя скорбела по Таррике, но по разным причинам ее чувство потерибыло глубже, когда она думала о бывшем ученом и мореходе. Она не знала, как всесложилось бы у них дальше, но ей хотелось бы узнать.

— Неплохой сегодня денек, — звонко пропел Гилбрин, — можнобы прокатиться, если бы у меня была машина. Интересно, где она теперь?

Против воли она все же улыбнулась. Гил всегда мог заставитьее улыбнуться, даже в самые тяжелые времена. Что-то такое в нем есть. Поэтомуона и любила его когда-то, и теперь любит, но иначе, чем в старые времена.

Их всех ждали перемены. Теперь они начнут стареть, в этотраз навсегда. Майя была не против. Бессмертие, даже такое специфическое, как уних, конечно, имело свои преимущества, но теперь Майя отчаянно желала бытьсмертной.

Большинство эмигрантов чувствовали то же самое. Ну а есликто-то хотел иного, тут уж ничего не поделаешь. Конечно, этот мир несовершенен,но ведь и Остальные были не лучше.

Ей повезло, что она родилась в это время и здесь.

Повезло, только вот Голландец потерян навсегда.

Она не могла сказать, как долго они бродили. Может быть, Гили знал, но для Майи весь путь был эмоциональной лакуной. Она знала только, чтоони шли на запад, и теперь их снова встречает река Чикаго. Усталая женщинапомедлила у моста, как будто почему-то боялась на него ступить. Глупости,конечно. Никаких причин бояться моста или реки.

Но так же нет причин им радоваться.

— Что-то не так, Майя?

«Ничего, что можно было бы исправить». Но ради Гила онапокачала головой.

— Нет, ничего. Давай еще пройдемся.

Они пошли по мосту. На середине Майя испытала внезапное инепреодолимое желание заглянуть за перила, как до встречи с Фило. Она так исделала: отошла от Гила, перегнулась через решетку и заглянула в зеленуюмрачную воду. Водной рябью внизу разбивались фасады множества зданий, ноогромный парусный корабль не плавал в отраженном небе.

В воде рядом с ее собственной появилась светловолосая головаГилбрина:

— Ловишь рыбку в мутной воде?

Они оба знали, что она там ловила. Наконец Майя вздохнула ивыпрямилась. Ее взгляд вернулся на землю.

На другой стороне моста стоял человек в мантии. На егообветренном лице — выражение крайнего изумления.

— Я не знаю, что сделать… — начал ее спутник, но вдруг тожеувидел стоявшего без шляпы человека. — Кровь Карима! Чудеса все же бывают!

Сказал ли он что-то еще, Майя не слышала. Она вдругоказалась рядом с Голландцем, который смотрел так, будто только сейчас начал ееузнавать.

Майя обняла его, а потом, переполненная счастьем,поцеловала. Тут подошел Гилбрин.

— Майя… — прошептал Голландец. Потом его взгляд упал навторого беглеца.

— Вы здесь! — Она все не могла поверить. Должно быть, этосон. — Вы здесь.

— Он меня отпустил, он меня отпустил. — Казалось, Голландецсам в это не верит. — Мы вошли в Мальстрем, бездну, которую вы видели. Нарасталхаос. Нас швыряло из стороны в сторону. Я ждал, что буря разнесет корабль вщепки, как всегда было раньше, но на сей раз не вышло, Я был уверен, чтовозврата нет. Но когда мы опустились на самое дно гигантского смерча, корабльвдруг взорвался ослепительным светом. — Голландец замигал. — И все. На минуту яослеп. Свет стал интенсивнее и ярче, чем был даже в логове Сына Мрака. А вследующий момент, оказалось, что я стою на улице и чувствую потребность подойтик этому месту.

— А Сын Мрака? — спросил Гилбрин прежде, чем Майя успелачто-то сказать.

— Он там, на корабле.

— Он вас отпустил, — наконец прошептала она. — Он на самомделе вас отпустил. — «И отправил сюда. Сюда».

— Он это и говорит, Майя, дорогая. — Бродяга отошел от нихна несколько шагов. — Он это и говорит.

Майя все еще едва могла поверить в случившееся.

— Значит, вы свободны. Вы свободны.

Она почувствовала, как он вздрогнул, и на мгновениеиспугалась, но потом подняла глаза на его обветренное лицо и увидела, как наего губах медленно появилась детская улыбка.

— Свободен, — прошептал он, как будто впервые до концаосознав это слово. — Я свободен.