В этом намерении, заготовив письмо на имя Государя, он обратился и к министру иностранных дел графу Румянцеву с конфиденциальным письмом, полным понятной горечи. «Вам, граф, уже отчасти известны, — писал он, те неприятности, которые мне пришлось вынести до сих пор; они были для меня тем чувствительнее, что двигатели их, признавая нужным укрываться под эгидой верховной власти, лишили меня единственного удовлетворения — возможности открыто доказать их неправду. Мне не оставалось ничего более, как презирать их подпольные интриги и продолжать служить с тем же усердием, которое некогда заслужило мне доброе мнение и доверие Государя. Но, видя что эти неприятности не достигали цели и не привели к замедлению успехов армии, не смотря на то что я был лишен необходимых средств, ни к оставлению мной места, на котором я думал быть полезным отечеству, — эти люди пошли еще дальше чтобы довести меня до крайности. Нашли способы дать мне невозможные инструкции, при высочайшем повелении в точности сообразоваться с ними, а для большего еще моего унижения, автору этих инструкций предоставили быть и подателем мне самого повеления. Они достигли своей цели… Я слишком хорошо вижу откуда идут все эти оскорбления; но меня очень мало знают, предполагая что честолюбие побудит меня сохранить место во что бы ни стало; напротив, я охотно уступлю его всякому, кто лучше меня будет заботиться о пользах отечества хотя бы одну кампанию. Пусть генералы в роде Спренгтпортенов и Кноррингов меня заступят; может быть они будут иметь более успеха; по крайней мере если они сотрудничали в составлении инструкций, то найдут их и удобоисполнимыми. они и действительно таковы, если желают уступить неприятелю добрую долю наших завоеваний…

…Поэтому, если инструкции должны быть непременно выполнены, я твердо решился принести отечеству последнюю жертву, уступив мое место генералу более покорному наставлениям, которые неизвестный иностранец дает главнокомандующему русской армии».

Государю Буксгевден написал одновременно (18-го августа) и рапорт, в котором представлял свои возражения против плана Паулуччи, и особое письмо. Приводим последнее целиком.

«Всемилостивейший Государь! Веками доказано было, что в армиях, где военачальники не имели права начертывать операции сами, без влияния кабинета, редко война имела желаемый успех. Главнокомандующий, лишенный кормила управления, лишается с оным доверенности Государя, что составляет душу всех действий. Высочайший рескрипт Вашего Величества от 12-го августа, повелевающий мне основывать свои операции на инструкции в коей для меня все чуждо, тем паче что никем не подписана, признаю я ясным доказательством неблаговоления Вашего ко мне. Может быть, при помощи Божией, руководствуясь правилами мной предположенными, я победил бы неприятеля и отмстил врагам; но носить немилость моего Государя есть свыше сил моих и возможности. Монарх! я готов права мои вручить тому, кого воля Ваша изберет достойнейшим. Я буду ждать с покорностью сей участи, не оставляя поста моего доколе Ваше Императорское Величество не повелите принять от меня оный. Долговременная моя служба, труды и лета дают мне надежду в сем единственном Августейшем ко мне снисхождении. Но буде есть воля Вашего Величества, дабы я начатое мной поприще окончил со славой оружия Вашего, то соблаговолите, Всемилостивейший Государь, почтить меня Вашей доверенностью и защитите от едкой зависти и интриг, не столь вредных лично для меня сколь пагубных для самых военных действий».

В рапорте своем Буксгевден объяснил, что по рескрипту от 12-го августа он поручил генерал-квартирмейстеру фон-Сухтелену сделать нужные распоряжения. Он слагал, следовательно, с себя ответственность за последствия, не ослушиваясь однако воли Государя. Но, ссылаясь на приверженность свою ему, и как верный, старый слуга отечества, желающий ему славы, Буксгевден видел себя вынужденным, не обинуясь, представить вещи в том виде как он их понимает. Он даже находил, что его нельзя было бы извинить, если бы он осмелился умолчать пред Государем, что новый оборонительный план ему присланный не может быть выполнен без вредных последствий. Исходя из двух вопросов: «с какой целью мы воюем? и с какой целью воюет неприятель?» — Буксгевден сжато, но убедительно рассматривал пункт за пунктом присланную ему инструкцию и доказывал, что исполнение её приведет к результатам более благоприятным для Шведов, нежели для Русских. Вместе с тем он излагал свой взгляд на предстоявшие операции и заключил рапорт свой следующими смелыми словами: «При сих действиях можно ручаться, что армия Клингспора будет разбита к славе оружия Вашего Величества без советов и помощи иноземцев, коих толпы делают более вреда нежели пользы нашему отечеству. По сие время я действовал один, без посредства, без совместничества, и мнения мои, о коих извещал генерала Сухтелена, были всегда им приняты и по сей поры при тех средствах, кои имел, деятельно изворачивался». Затем он повторил о данном им этому генералу поручении, вместе с Паулуччи войти в рассмотрение всего плана, с тем что сам он будет ожидать их распоряжений и велит действовать в исполнение монаршей воли.

Таким образом, в письме он просил об увольнении от должности, а в рапорте фактически от неё устранялся. Представления его пришли в Петербург в двадцатых числах августа; Александр Павлович отправлялся в это время на эрфуртское свидание. С другой стороны финляндские дела начали поправляться, граф Каменский пошел быстро вперед и после 20-го августа — трехдневный бой при Куортане и Салми — успех, несомненно, склонился на сторону русского оружия, отступление Шведов сделалось еще стремительнее, и Финны начали терять надежду на помощь Швеции в длившейся уже более полугода борьбе их против России. Естественно что при таких обстоятельствах не могло быть и речи о плане Паулуччи и о замене Буксгевдена другим лицом. Но оскорбления нанесенные сему последнему не могли быть им забыты. Поэтому, не смотря на блестящие успехи, Буксгевден не оставлял решимости покинуть должность главнокомандующего и повторял ее не далее 13-го сентября, на другой день по перенесении им главной квартиры из Або в Гамле-Карлебю. «Вашему сиятельству уже известно, — писал он графу Румянцеву, — что я, вооружаясь против целого общества недоброжелателей моих, уверивших Государя Императора что должно войска остановить в оборонительной позиции, предлагал действовать наступательно. Государь еще оставался в нерешимости, как армия двигалась уже по плану мной предположенному и, благодарение Богу, в опровержение всех толков дела наши увенчаны успехом, неприятель на всех пунктах разбит и прогнан за Гамле-Карлебю, где теперь и сам я нахожусь… И если я довершу все как предполагаю, то будучи вынужден великими неудовольствиями, которые меня от самого почти начала войны сей преследовали, стану проситься о увольнении меня от начальства; пусть к славе отечества нашего окончают войну сию те, кои более имеют