– Мой род, – неожиданно заговорила она последолгого молчания, – происходит с Надрейна, из Ксантена. Почти все в семье былиистреблены в 1096 году. Крестовый поход! Deus lo volt![218]Рыцари Эмих и Готшалк услышали призыв папы Урбана II. И с энтузиазмом воплотилиего в жизнь. Они начали борьбу за Гроб Христа с резни надрейнских евреев. ВКсантене уцелел один мальчик, Иегуда, наверное, благодаря тому, что окрестился.Под именем Гвидо Фонсека он поселился в Италии, где вернулся к вере предков, тоесть, как это у вас говорится, снова вошел в judaica perfidia.[219]Его потомков, опять евреев, выгнали из Неаполя в 1288 году. Они разъехались посвету. Часть рода пришла в Берн. В 1294 году там пропал ребенок. Бесследно, приневыясненных обстоятельствах. Дело ясное, ритуальное убийство, евреи похитилисопляка и сделали из него мацу. За этот ужасный поступок всех евреев прогналииз Берна. Мой предок, раввин, носивший тогда имя Меворах бен Калонимос,поселился во Франконии, в Вейнгейме.

В 1298 году во франконьском селении Роттинген кто-то якобыосквернил облатку. Обедневший рыцарь Риндфлейш получил в этом деле знамение отБога. «Святотатство совершили евреи», – гласило то знамение. Бей жидов,кто в Бога верует. Верующих нашлось много, Риндфлейш сразу стал во главе стаиголоворезов, с которыми начал богоугодное дело. После вырезанных под кореньобщин в Ротенбурге, Вюцбурге, и Бамберге пришла очередь и на Вейнгейм.Двадцатого сентября Риндфлейш и его головорезы ворвались на еврейский участок.Раввина Мевораха с семьей, всех евреев, евреек и их детей загнали в синагогу исожгли живьем вместе с ней. Всего семьдесят девять человек. Немного, еслиучесть, что только во Франконии и Швабии Риндфлейш убил пять тысяч.

Из которых – много методом более изобретательным, чемсожжение.

С остальными родственниками, теми, что в диаспоре, та жеклассика: выкрещенный прапрадед, Паоло Фонсека был убит в 1319, во Франции, вовремя восстания Pastoureaux, то есть, Пастушков. Pastoureaux убивали, какправило, шляхту, монахов и священников, но за евреев и выкрестов брались сособенным задором, часто при непроизвольной помощи местного населения. Зная,что Pastoureaux делают с женщинами и детьми, заключенными в подвале в ВерденнаГаронне, прапрадед Паоло собственными руками задушил прабабку и двух детей.

Поселившийся в Эльзасе прадед Ицхак Иоганон потерял почтивсю семью в 1338, во время одной из пресловутых боен, учиненных крестьянскимибандами, называющих себя Judenschlдger.[220] Какую-то из моихпрабабок, которую не было кому милосердно задушить, Judenschlдger сообща имногократно насиловали. Так что, возможно, с того времени я имею какую-топримесь христианской крови. Тебя это не радует? Меня, предствь себе, тоже нет.

Рикса замолчала. Рейневан кашлянул.

– Что было… потом?

– 1349 год.

– Черная Смерть.

– Конечно. Виновными во вспышке и распространениизаразы были естественно евреи, это был еврейский заговор, замышленный дляуничтожения всех христиан. Толедский раввин Пейрат, о котором ты должен былслышать, рассылал по всей Европе эмиссаров, чтобы те травили колодцы, источникии ручьи. Тогда взялись карать отравителей. С размахом. Много моих родственниковбыло среди шести тысяч сожженных живьем в Майнце и среди двух тысяч сожженных вСтрасбурге, были они среди жертв побоищ в Берне, в Базеле, Фрайбурге, Спирее,Фулде, Регенсбурге, Пфорцгайме, Эрфурте, Магдебурге и Лейпциге, также средидругих, среди трехсот истребленных в то время еврейских общин. Мои были средиубитых в Базеле и в Праге, а также в Нисе, Бжегу, Гуре, Олеснице и Вроцлаве. Яже забыла тебе сказать, что значительная часть моей семьи уже тогда проживала вСилезии. И в Польше. Там должно было быть лучше. Безопаснее.

– И было?

– В общем – да. Но позже, когда зараза пошла на спад.Вот, один погром во Вроцлаве в 1360. Был пожар, обвинили евреев, прибили илиутопили в Одре несколько десятков человек, из моей семьи – только двоих.Посерьезнее было в Кракове, в 1407 году, во вторник после Пасхи. Был найденубитый христианский ребенок, естественно ради получения крови, необходимой длявыпечки пасхальных хлебов. Виновными, естественно, являются евреи, а сомненияпо этому поводу развеивали ксендзы с краковских амвонов. Чернь, которуюподстрекали в храмах, бросается совершать возмездие. Несколько сотен евреевраспрощались с жизнью, несколько сотен были вынуждены окреститься. Такимобразом, хорошо заметь, через два года, я появляюсь на свет христианкою отвыкрещенных мамы и папы. Омытая водой крещения я получаю имя Анна в честьсвятой, церковь которой в 1407 году пошла с дымом, будучи по инерцииподожженной взбесившимися краковянами. Анною, к счастью, я была не слишкомдолго, потому что в 1410 году семья бежала из Польши в Силезию, в Стшегом, ивозвратилась, о, judaica perfidia, к вере моисеевой. В Стшегоме проживалонесколько родственников, а вообще там жили сто сорок человек нашегоисповедания. Семьдесят три их них, включая моего отца Самуэля бен Гершома,лишаются жизни в погроме 1410 года. Причина? Трубные звуки шофар на Рош ХаШанабыли восприняты как сигнал к нападению на христиан. Мать с сестрами отца и сомной, годовалым ребенком, бежала в Явор. Там, в 1420 году, в возрастеодиннадцати лет, свой второй погром я видела уже сама, собственными глазами.Поверь, это незабываемое впечатление.

– Верю.

– Я не жалуюсь, – она резко подняла голову. –Прими это к сведению. Я не плачу ни над собою, ни над соплеменниками. Ни надИерусалимом, ни над храмом. Uwene Jeruszalaim ir harodesz bimhera wejameinu![221] Слова я знаю, их значение для меня закрыто.

Сидеть и плакать на реках Вавилонских я не собираюсь. Не ждусочувствия от других, не говоря уже о терпимости. Однако, ты спрашивал, имелоли это влияние. Конечно, имело. За некоторые вещи лучше не браться, если тебяпарализует страх перед последствиями, перед тем, что может случиться. Я небоюсь. Я поколениями аккумулировала смелость… Нет, не смелость.Сопротивляемость страху. Нет, не сопротивляемость. Нечувствительность.

– Понимаю.

– Сомневаюсь. Давай спать. Если твое снадобьеподействует, отправимся на рассвете. Если не подействует – тоже.