собирая коробки обратно. — Когда… когда я видела тебя в последний раз, ты вроде без травмы был. Что стряслось?

— Долгая история.

— И тем не менее поговорить нам надо.

Она предложила дойти до ее комнаты, и я молча повиновался. Там Сара водрузила тяжелую ношу на кровать. Тогда же я и решился спросить:

— Света ради, ты там арматуру перетаскиваешь?

— Книги.

— Ну разумеется, как я сразу не понял, — с иронией сказал я, оглядывая массивные и забитые книжные шкафы.

Я не бывал здесь с тех самых пор, как мы вернули Антареса на небеса. Ассисты убирались в каждой жилой комнате раз в три дня, так что никакой пыли скопиться не успело. Мне и раньше казалось, что обстановка Саре не подходила. Я ждал скорее спартанской простоты, ничего лишнего, ну максимум небольшая коллекция любимого оружия. Но вместо этого тут царил уют старины и выцветшей бумаги. Все эти карты, книги, засохшая мята в вазе… понятия не имею, как Сара могла сосуществовать с подобным.

Она молча перерезала канцелярским ножом скотч.

— Ты как?

— М? — протянула протекторша, на секунду отвлекаясь на меня. — Лучше, наверное. Хотя бы уже не овощ в кро- вати.

Сара хмыкнула, возвращаясь к своему занятию. Я же примерз к месту, пытаясь свыкнуться с ее явным успехом в живой речи. По сравнению с прежним общением в стиле робота прогресс был грандиозен.

— Спасибо, — внезапно сказала она, замерев. — Что вытащил. Я знаю, это было сложно. Не всякий бы пошел на такое ради меня.

— Мы все в одной лодке, — спокойно ответил я. — Ты либо плохо думаешь о протекторах, либо принижаешь себя. К тому же ты сама звала меня.

Сара чуть повернулась ко мне, нахмурившись.

— Я плохо помню, что там происходило. Все такое смутное… я звала? И как ты услышал?

— Давай оставим разгадку этого на другой раз.

В ответ она устало улыбнулась. Я же прямо спросил:

— Почему ты блокировала эмоции?

Я ощутил волнение ее души. Она совершенно не умела скрывать чувств. Настолько от них отвыкла.

— Так проще, — пожала плечами Сара, отходя к окну.

— Ты недоговариваешь. Такое с собой ради простоты не делают.

Мой взгляд метнулся к тумбочке — там я оставил кольцо-амулет, отбирающее у души эмоции. Но его на месте не оказалось. По спине пронесся холодок.

— Ты ведь не думаешь вновь надеть кольцо?

Сара к тому времени уже села в кресло, подтянула под себя ноги и смотрела на лес.

— Может, и думаю. Тебе-то какое дело?

— Я обещал помочь тебе с этим. Поэтому мне дело есть.

Я сел напротив. Нас разделял лишь столик с засохшей мятой.

— Тот амулет. Я изучил вопрос, это опасная штука. Подобные обязаны носить большинство звезд, с которыми произошел Коллапс. Те, которых мы называем пульсарами, магнитарами и прочими. Одних направляют в Люминарные легионы, другие становятся космоинквизиторами. Звезды уже так далеко зашли в развитии, что им становится опасно собирать яркие впечатления, усиливать свою душу, осколки могут треснуть и превратить эквилибрума во всесильное чудовище. Любой всплеск эмоций влечет за собой неконтролируемый выброс Света. В битвах это полезно, но в жизни… сплошная пустота. Под конец своего существования они выбирают судьбу живого бесчувственного оружия вместо участи разрушительного монстра. Сара, на кой черт ты использовала подобное?

Она промолчала, лишь взяла с подлокотника какую-то белую бумажку. Одного из ее журавликов. Сара задумчиво подергала его за крылья, и от этого зрелища у меня побежали мурашки.

— Зачем ты решила пытать себя таким образом? — спросил я.

— Потому что так я становлюсь сильнее, — честно ответила она. Вновь печальная усмешка. — Потому что не боюсь, не думаю о себе. А ведь именно это и нужно Свету.

— Свет никогда и никого не принуждает к самоистязанию.

— Как раз это он и делает. Макс, вся философия Света крутится вокруг простой истины: развивайся, укрепляй себя, и он выведет тебя к судьбе, при которой ты ему наиболее полезен. И именно там ты обретешь свое счастье. У всех нас предопределенный Светом путь. Ему во служение.

— Ты говоришь так, словно у Света есть разум, — нахмурился я, делая небрежный жест рукой. — Будто он какое-то подобие бога, управляющего нами по своей прихоти.

— А с чего ты взял, что это не так? Почему ты думаешь, что Свет — всего лишь генерируемая нами сила, созидающая и разрушающая? Почему считаешь, что за это Свет ничего не просит в ответ?

Я задумчиво уставился на пол.

— Потому что ответа нам все равно никто не даст.

Сара кивнула.

— Мы обучены умирать, когда-то я тебе об этом уже говорила. Причем самим Светом. Но ведь именно он несет жизнь, тепло, добро. Он приносит мир. Может, не для нас, но для многих других. Потому я служу Свету так преданно, насколько могу.

Меня начало пробирать легкое раздражение от этой фанатичности. Кажется, я даже вспомнил, чем меня бесила старая Сара.

— Но ты ведь теряешь себя. Сара, мне известно про твоего отца, что он стал падшим. — От этих слов протекторша помрачнела. — Но ведь ты не такая! Ты не слабая, ты не сбежишь, раз настолько веришь в наше дело. В жизни есть столько вещей, которые…

— У меня ничего не осталось кроме Света, — твердо сказала она, глядя прямо мне в глаза. — Ничего и никого. Уже давно.

Она бросила мне журавлика. Я поймал его и прочитал надпись на боку «986 — Ламия Казвини».

Внутри все свернулось в ком.

— Ты их считаешь. Каждого.

— Да, и не только близких. Знакомые протекторы, адъюты, приземленные, которых не спасла. Мне хотелось стать сильнее ради них всех, чтобы защитить. Не быть настолько слабой. — Сара со вздохом притянула к себе небольшую коробку, стоявшую между креслом и окном. — Когда Грей убил Маркуса… что у меня оставалось, кроме Света? В долгосрочной перспективе. Все вокруг погибали. Тогда я правда думала: а может, сбежать? Думала намного чаще, когда все вокруг начали шептаться о моем отце — такая интересная новость! Я испугалась этих мыслей, соблазнов. А чувства, они… — ее лицо исказилось, будто от глубокого смятения, — ранят. Тем самым делая меня никудышной. Но, не имея чувств, я не боюсь, не сомневаюсь в себе. И так обретаю силу. Ты ее видел. Так что да, Макс. Быть живым оружием мне проще. Во всех смыслах.

Я вспоминал ее монструозную квинтэссенцию, порождаемую загубленными эмоциями. Об этой силе она говорила? Или о стойкости и слепой верности всем постулатам Света? Глядя на Сару сейчас, я видел и ощущал стену апатии, которая не сходила ни на секунду, даже если ее душа и выдавала