так смотрит на меня, что я чувствую: он считает меня не таким, как все, словно знает, что вся моя жизнь – ложь.

Именно благодаря встречам с принцем как-то раз я провел целых пятнадцать минут в присутствии самого султана. Сулейман не обратил на меня особого внимания – ладно-ладно, вообще не обратил внимания, – но был крайне внимателен к своему младшему сыну. Они вдвоем гуляли по роскошным садам четвертого двора, а я держался на расстоянии, следуя за ними как тень, стараясь не тревожить, но в любой момент готовый сделать все, что потребуется. Султан известен своей склонностью к меланхолии, и в его присутствии запрещено даже улыбаться. Груз ответственности за целый мир действительно велик, и в последнее время слишком многое требовало его внимания. Плечи султана, заметил я, сгорбились, как и у его сына-калеки. Однако я знаю, что – Аллах мне свидетель! – когда они вместе прогуливались в саду, Властитель Времени рассмеялся! Негромко, но все-таки рассмеялся. Сын явно имел на него благотворное воздействие и дарил ему радость, тогда как остальные сыновья сражались за право унаследовать трон, что крайне его печалило. Джихангир был единственным, кто не представлял для него угрозы. Все знали, что из-за его врожденных уродств он никогда не станет претендовать на священный меч Османов и не попытается занять трон султана. Этого было достаточно, чтобы уберечь его от яда интриг и заговоров, отравлявших души других сыновей. Должен признаться, что иногда все это кажется мне сном – что сын Луки Борга ходил по таким прекрасным садам рядом с сыном самого Сулеймана.

Глава 23

Алиса.

О Мария, рука моя дрожит, когда я пишу это имя! От ее красоты у меня перехватывает дыхание, ее имя – песня моей души! Когда я думаю о ней, то чувствую всем сердцем те самые стихи, которые мы с Джихангиром не умеем писать.

Я бы никогда не нашел ее, если бы не тоннели, а тоннелей я никогда бы не нашел, если бы не Насрид.

Впервые я увидел ее, спрятавшись в темноте за конюшнями в ожидании Насрида, который должен был вернуться с опиумом.

Но я забегаю вперед. Из-за нее это происходит со мной постоянно. Сейчас я все объясню тебе.

Сераль был построен султаном Мехмедом II, да будет благословенно его имя! Дворец располагался в оливковой роще на руинах византийского акрополя. Крутые террасы напоминали гигантские ступеньки лестницы, ведущей к морю, и путь им преграждали лишь древние опорные стены. Подземные акведуки, построенные Юстинианом, доставляли свежую воду в огромные цистерны под Старым городом, находились они и под дворцом. Некоторые, например цистерна Филоксена, такие огромные, что для поддержки потолков требуется тысяча и одна колонна. В этих пещерах можно было поместить целый галерный флот. Это знает любой школьник. За последнюю тысячу лет землетрясения разрушили многие из них. Другие были заброшены и застроены, а затем забыты, точнее, были забыты, пока Мехмед Али, первый паж меча Сулеймана, не обнаружил их около тридцати лет назад, когда наш господин, блистательный владыка Европы и Азии, реставрировал дворец. С тех пор тоннели и каналы как магнит притягивали к себе пажей, причем все из них были либо храбрецами, либо глупцами. Есть множество способов попасть в тоннели, в том числе как минимум три из третьего двора: из жилых покоев султана, из школы Эндерун, где живу я, и из гарема. Все это мне рассказал Насрид, а ему рассказал Абдул Матан, а тому – Абдул Рашид, а уж Абдул Рашид узнал об этом от самого Мехмеда Али.

Наземная часть сераля представляет собой переплетение садов и коридоров, покоев, бань и залов, мечетей, мастерских и кухонь. Подземная часть выглядит похожим образом: лабиринт тоннелей, стен, помещений и каналов. Многие из них завалило после землетрясений, другие же тянутся на много километров, от Алай-Мейданы, Площади войска, где получают плату за службу янычары, до Палаты Аудиенций, где послы заморских стран допускаются до встречи с султаном. Они находятся и под Вратами Блаженства, и под павильонами и висячими садами, и под зверинцем, и под конюшнями.

Насрид – мой лучший друг, он тоже паж. Его привезли из Македонии, где он был третьим сыном в семье православного крестьянина. Его забрали в девширме, когда комиссары султана забирают самых сильных и самых умных мальчиков из всех деревень. Насрид, бесспорно, и силен, и умен. А еще выносливый, упорный и бесстрашный. Когда он играет на лютне, кажется, что сейчас запоют ангелы, но он может ударом кулака свалить медведя. Он полюбил опиум, и, чтобы достать его, Насриду приходится делать вылазки в Стамбул, где этого добра много. Его привозят на верблюдах из Каппадокии. Янычары принимают по четверти драхмы в день, половину драхмы – перед боем. Вот что начисто лишает их страха. Насрид угостил и меня, но мне не понравилось: голова стала как ватная и очень хотелось спать.

Помимо опиума, Насрид обнаружил в Стамбуле и еще кое-что, чего нет у нас в серале: женщин. Если и есть какая-то османская традиция, которая мне противна, так это то, что вход в гарем строго-настрого запрещен. Мы никогда не видим женщин, даже на церемониях. Конечно, на Мальте все ходят в барнузах, но там женщин можно увидеть и на улице, и в церкви, а здесь их вообще прячут от глаз посторонних. Женщин охраняют черные евнухи, которым удаляют не только яйца, но и… само достоинство. Прости, что пишу о таких вещах.

В любом случае отсутствие женщин приводит к тому, что в мужчинах просыпается очень много желания, а в хамаме, в банях, чего только не происходит. Насрид утверждает, что решение этой проблемы находится в портовых кварталах, пользующихся дурной репутацией. От дворца они находятся довольно близко, но стены здесь столь толстые, что это, можно сказать, другая страна. Он уговорил меня пойти с ним если не в город, то хотя бы под землю. Я отказался, но он обвинил меня в трусости, и тут уже деваться было некуда.

Нам никогда бы не удалось осуществить то, что мы задумали, если бы мы не подкупили Касиба, белого евнуха, который за всем тут наблюдает. Я смеюсь над ним, потому что его имя означает «плодовитый». Но плодовит Касиб только в способах курения опиума, и своими аппетитами в этом он превосходит даже Насрида. Надо просто давать ему драхму-другую, и тогда он закрывает глаза на наши вылазки, хотя каждый раз напоминает, что если нас поймают, то он первый обвинит нас в нарушении правил.

Я хорошо знаю, что будет, если нас поймают, поэтому каждый раз, когда я тайком выбираюсь из дормитория в хамам, а оттуда – к печи, которая нагревает воду для бань, у меня от страха сводит живот. Вот там-то, за дровяником и кирпичами, и можно найти вход в этот темный запретный мир. Вход расположен недалеко от огня, и надо изловчиться, чтобы пройти там и не обжечься, но все пажи школы Эндерун – ловкачи. Мы отправляемся в такие походы только раз в неделю, в тот единственный вечер, когда у нас нет занятий. В свободное время некоторые спят, некоторые играют в игры, а мы с Насридом уходим во тьму.

В первый раз мы с ним потерялись, потому что никому из нас не пришло в голову взять с собой свечи. Мы бродили по тоннелям в полной темноте, то и дело задевая головой своды, и минут через десять были вынуждены вернуться. Неужели, можешь спросить меня ты, пажи школы Эндерун, надежда империи, так глупы? В следующий раз мы прихватили с собой фонарь и пошли по знакам, о которых Насриду рассказали наши предшественники: разбитая колонна, голова статуи, странный ряд изразцовых труб. Время от времени через дыру в стене сюда проникают тонкие лучи света и помогают нам ориентироваться в темных переходах. Немного освоившись, мы стали делать свои пометки мелом на стенах и складывать камни в кучки. На третий раз нам удалось найти выход, который искал Насрид. Катакомбы вывели нас в старый резервуар для воды, который уже давно не используется. В город я с ним не пошел, несмотря на все его уговоры и поддразнивания. Насрида не было почти два часа, и с каждой минутой я все больше волновался. Дом