Посвящается Панки,[1] любительнице традиционного детектива,где расследуется убийство, а подозрение падает на всех по очереди!

Миссис Феррар умерла в ночь на четверг. За мной прислали впятницу, семнадцатого сентября, в восемь часов утра. Помощь опоздала – онаумерла за несколько часов до моего прихода.

Я вернулся домой в начале десятого и, открыв дверь своимключом, нарочно замешкался в прихожей, вешая шляпу и плащ, которые япредусмотрительно надел, ибо в это раннее осеннее утро было прохладно.Откровенно говоря, я был порядком взволнован и расстроен, и хотя вовсе непредвидел событий последующих недель, однако тревожное предчувствиенадвигающейся беды охватило меня. Слева из столовой донесся звон чайной посуды,сухое покашливание и голос моей сестры Каролины:

– Джеймс, это ты?

Вопрос был явно неуместен: кто бы это мог быть, если не я?Откровенно говоря, в прихожей я замешкался именно из-за моей сестры Каролины.Согласно мистеру Киплинг,[2] девиз семейства мангуст гласит: «Пойди и узнай».Если Каролина решит завести себе герб, я посоветую ей заимствовать девиз умангуст. Первое слово можно будет и опустить: Каролина умеет узнавать все, невыходя из дома. Не знаю, как ей это удается. Подозреваю, что ее разведкавербуется из наших слуг и поставщиков. Если же она выходит из дома, то не сцелью получения информации, а с целью ее распространения. В этом она тожекрупный специалист.

Поэтому я и задержался в прихожей: что бы я ни сказалКаролине о кончине миссис Феррар, это неизбежно станет известно всей деревне вближайшие полчаса. Как врач я обязан соблюдать тайну и давно уже приобрелпривычку скрывать от сестры, что бы ни случилось, если только это в моих силах.Однако это не мешает ей быть в курсе всего, но моя совесть чиста – я тут ни причем.

Муж миссис Феррар умер ровно год назад, и Каролина упорноутверждает – без малейших к тому оснований, – что он был отравлен женой. Она презрительнопропускает мимо ушей мое неизменное возражение, что умер он от острогогастрита, чему способствовало неумеренное употребление алкоголя. Междусимптомами гастрита и отравления мышьяком есть некоторое сходство, и я готовэто признать, но Каролина обосновывает свое обвинение совсем иначе. «Вы толькона нее посмотрите!» – говорит она.

Миссис Феррар была женщина весьма привлекательная, хотя и непервой молодости, а ее платья, даже и совсем простые, превосходно сидели наней. Но ведь сотни женщин покупают свои туалеты в Париже и необязательно приэтом должны приканчивать своих мужей.

Пока я стоял так и размышлял, в прихожую снова донесся голосКаролины. Теперь в нем слышались резкие ноты:

– Что ты там делаешь, Джеймс? Почему не идешь завтракать?

– Иду, дорогая, – поспешно ответил я. – Вешаю пальто.

– За это время ты мог бы повесить их десяток.

Что верно, то верно, она была совершенно права. Войдя встоловую, я чмокнул Каролину в щеку, сел к столу и принялся за заметно остывшуюяичницу с грудинкой.

– У тебя был ранний вызов, – заметила Каролина.

– Да, – сказал я. – «Королевская лужайка». Миссис Феррар.

– Я знаю, – сказала моя сестра.

– Откуда?

– Мне сказала Энни.

Энни – наша горничная. Милая девушка, но неизлечимаяболтунья.

Мы замолчали. Я ел яичницу. Каролина слегка морщила свойдлинный нос, кончик его задергался: так бывает у нее всегда, если что-нибудьвзволнует или заинтересует ее.

– Ну? – не выдержала она.

– Скверно. Меня поздно позвали. Вероятно, она умерла во сне.

– Знаю, – снова сказала сестра.

Тут уж я рассердился:

– Ты не можешь этого знать. Я узнал об этом только там и нис кем еще не говорил. Может быть, твоя Энни – ясновидящая?

– Я узнала это не от Энни, а от молочника. А он – от кухаркимиссис Феррар.

Как я уже сказал, Каролине не требуется выходить из дома,чтобы быть в курсе всех событий. Она может не двигаться с места – новости самиприлетят к ней.

– Так отчего же она умерла? Разрыв сердца?

– Разве молочник тебе не сообщил? – саркастическиосведомился я.

Но Каролина не понимает сарказма.

– Он не знает, – серьезно объяснила она.

Я решил, что поскольку Каролина так или иначе все равноскоро узнает, то почему бы не сказать ей?

– Она умерла от слишком большой дозы веронала.[3] Последнеевремя у нее была бессонница. Видимо, она была неосторожна.

– Чушь, – сказала Каролина. – Она сделала это сознательно. Ине спорь!

Странно, что когда вы втайне что-то подозреваете, то стоит кому-нибудьвысказать подобное же предположение вслух, как вам непременно захочется егоопровергнуть. Я негодующе возразил:

– Вот опять ты не даешь себе труда поразмыслить! С какойстати миссис Феррар кончать жизнь самоубийством? Вдова, еще молодая, богатая,превосходное здоровье. Нелепость! Ей бы жить да жить!

– Вовсе нет. Даже ты должен был заметить, как она измениласьза последние полгода. Комок нервов. И ты сам только что признал, что у нее былабессонница.

– Каков же твой диагноз? – холодно спросил я. – Несчастнаялюбовь, я полагаю?

Моя сестра покачала головой.

– Угрызения совести! – изрекла она со смаком. – Ты же неверил мне, что она отравила своего мужа. А я теперь совершенно в этом убеждена.

– По-моему, ты нелогична. Уж если женщина пойдет наубийство, у нее хватит хладнокровия воспользоваться его плодами, не впадая втакую сентиментальность, как раскаяние.

– Может, и есть такие женщины, – покачала головой Каролина,– но не миссис Феррар. Это были сплошные нервы. Она не умела страдать изахотела освободиться. Любой ценой. Мучилась от того, что сотворила. Мне оченьжаль ее.