– Это не официантка, – твердо сказала Каролина, – я бысказала, что это Флора Экройд, только…

– Только в этом нет никакого смысла, – докончил я.

Моя сестра начала перебирать окрестных девушек, рассматриваявсе «за» и «против». Воспользовавшись паузой, я бежал.

Я решил зайти в «Три кабана», так как Ральф, вероятно, ужевернулся. Я близко знал Ральфа. И понимал его лучше, чем кто-либо другой в Кингз-Эбботе:я знал его мать, и мне было ясно многое, чего другие в нем не понимали. Внекотором отношении он был жертвой наследственности. Он не унаследовал роковойсклонности своей матери, но у него был слабый характер. Как справедливо заметилмой утренний знакомец, он был необычайно красив. Высокого роста ибезукоризненного сложения, темноволосый, как и его мать, с красивым смуглымлицом и веселой улыбкой, Ральф Пейтен был рожден, чтобы очаровывать, что емулегко удавалось. Ветреный, эгоистичный, он не отличался твердыми принципами, нотем не менее был на редкость обаятелен и имел преданных друзей. Обладал ли явлиянием на мальчика? Я полагал, что да.

В «Трех кабанах», узнав, что капитан как раз вернулся, явошел к нему в номер, не постучав. На минуту я заколебался, вспомнив о том, чтослышал и видел, но опасения, что он мне не слишком обрадуется, оказалисьнапрасными.

– Доктор Шеппард! Как приятно! – Он шагнул мне навстречу,протягивая руку. Улыбка осветила его лицо. – Вы единственный человек в этомпроклятом месте, кого я рад видеть.

– Чем провинилось это место? – удивился я.

– Долгая история. – Он досадливо рассмеялся. – Мои делаплохи, доктор. Можно предложить вам выпить?

– Спасибо, не откажусь.

Он позвонил и бросился в кресло.

– Сказать правду, я черт знает как запутался. Не пойму, чтои делать.

– А что случилось? – спросил я сочувственно.

– Мой отчим, черт его дери.

– Что же он сделал?

– Он еще ничего не сделал. Вопрос в том, что он сделает.

Вошел официант и принял заказ. Когда он принес его и ушел,Ральф некоторое время хмуро молчал, сгорбившись в кресле.

– Вы очень встревожены? – спросил я.

– Да. На сей раз мне придется довольно туго.

Необычная серьезность его тона убедила меня в том, что онговорит правду. Должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы Ральфстал серьезен.

– Если нужна моя помощь… – осторожно начал я.

Но он решительно покачал головой:

– Вы очень добры, доктор, но я не имею права впутывать вас вэти дела – я должен справиться с ними один. – И, помолчав, добавил слегкаизменившимся голосом: – Да, один.

Около половины восьмого я позвонил у парадного входа в«Папоротники». Дверь с похвальной быстротой открыл дворецкий Паркер. Вечер былчудесный, и я пришел пешком. Пока Паркер помогал мне снять пальто, черезбольшой квадратный холл с пачкой бумаг прошел секретарь Экройда – Реймонд,очень приятный молодой человек.

– Добрый вечер, доктор. Вы к нам обедать? Или этопрофессиональный визит?

Последний вопрос был вызван моим черным чемоданчиком,который я поставил у вешалки.

Я объяснил, что одна из моих пациенток в интересномположении и моя помощь может понадобиться в любую минуту – поэтому я вышел издома во всеоружии. Мистер Реймонд направился к кабинету Экройда. В дверяхоглянулся:

– Проходите в гостиную. Дамы спустятся через минуту. Япередам эти бумаги мистеру Экройду и скажу ему, что вы пришли.

С появлением Реймонда Паркер удалился, и я оказался в холлеодин. Поправив галстук перед большим зеркалом и подойдя к двери в гостиную, явзялся за ручку. В это время изнутри донесся какой-то звук, который я принял застук опущенной оконной рамы.[7] Отметил я это машинально, не придав звуку в тотмомент никакого значения.

В дверях я чуть не столкнулся с мисс Рассел, выходившей изкомнаты. Мы оба извинились. Впервые я взглянул на экономку как на женщину ирешил, что в молодости она была очень красива – да, собственно, и осталасьтакой. В ее темных волосах не было и следа седины, а когда на лице у нее игралрумянец, как сейчас, оно утрачивало суровость.

Мне вдруг пришло в голову, что она только что вернулась –дышала прерывисто, словно быстро бежала.

– Боюсь, что я пришел немного рано, – сказал я.

– О нет, доктор Шеппард, только что пробило половинувосьмого. – Она остановилась и прибавила: – Я… я не знала, что вас ждут сегодняк обеду. Мистер Экройд меня не предупредил.

Мне показалось, что мой приход был ей почему-то неприятен.Но вот почему?

– Как ваше колено? – осведомился я.

– Спасибо. Без изменений. Я должна идти. Мистер Экройдсейчас спустится… Я… я зашла сюда проверить цветы в вазах. – Она поспешновышла.

Я подошел к окну, удивляясь, зачем ей понадобилось объяснятьсвое присутствие в этой комнате. Тут я заметил то, что мог бы вспомнить ираньше: вместо окон в гостиной были выходившие на террасу стеклянные двери.Следовательно, звук, который я услышал, не был стуком опущенной рамы.

Без определенной цели, а больше чтобы отвлечься от тяжелыхмыслей, я старался отгадать, что это был за звук. Треск углей в камине? Нет, непохоже. Резко задвинутый ящик бюро? Нет, не то.

И тут мой взгляд упал на столик со стеклянной крышкой: еслине ошибаюсь, это называется витриной. Я подошел к столику и стал рассматривать,что там лежало. Я увидел несколько серебряных предметов, детский башмачок КарлаПервого,[8] китайские статуэтки из нефрита и разнообразные африканскиедиковинки. Мне захотелось поближе рассмотреть одну из нефритовых фигурок – яподнял крышку. Она выскользнула у меня из пальцев и упала. Я узнал стук,который услышал раньше. Чтобы убедиться в этом, я несколько раз поднял иопустил крышку. Потом опять открыл витрину и стал рассматривать безделушки.Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонясь над столиком.

Многие недолюбливают Флору, но все ею восхищаются. Со своимидрузьями она очаровательна. У нее светло-золотистые скандинавские волосы, глазасиние-синие, как воды норвежского фиорда, ослепительно белая кожа с нежнымрумянцем, стройная мальчишеская фигура, прямые плечи и узкие бедра. Усталомумедику приятно встретиться с таким воплощением здоровья.