– Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно?

Удивляясь, я встал и подошел к окну. Тяжелые бархатныезанавеси были спущены, но верхняя рама поднята.

Паркер вернулся с чемоданчиком, пока я был у окна.

– Готово, – сказал я, выходя из-за занавесок.

– Вы задвинули шпингалеты?

– Конечно. Но что с вами, Экройд?

Дверь уже закрылась за Паркером, не то бы я промолчал.

– Я в ужасном состоянии, – ответил он после минутногомолчания. – Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера.Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, закрыта лидверь?

– Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же.

– Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки.Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом – последняя капля. Но об этом мыпока говорить не будем. О другом… о другом!.. Я не знаю, что делать, а решатьнадо быстро.

– Да что случилось?

Экройд молчал. Казалось, ему трудно было начать. Но когда онзаговорил, его слова были для меня полной неожиданностью – меньше всего я ждалэтого вопроса.

– Шеппард, вы лечили Эшли Феррара?

– Да.

– Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что егоотравили?

Я помолчал, но потом решился: Роджер Экройд – не Каролина.

– Признаюсь вам, – сказал я, – тогда я ничего не подозревал,но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я немогу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет.

– Его отравили, – сказал Экройд глухо.

– Кто? – резко спросил я.

– Его жена.

– Откуда вы это знаете?

– Она сама призналась мне.

– Когда?

– Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Выпонимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, яне знаю, что мне делать.

– Вы можете рассказать мне все? – спросил я. – Как, когдамиссис Феррар покаялась вам? Я ничего не могу понять.

– Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссисФеррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение,и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчерая зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашейпомолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. Атут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… онарассказала мне все. Как она ненавидела это животное – своего мужа, как онаполюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой бог, преднамеренное убийство!

Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то жепрочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы проститьвсе во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признаниедолжно было безнадежно оттолкнуть его.

– Да, – продолжал он тихим, монотонным голосом, – онапризналась во всем. И оказывается, кто-то знал об этом – шантажировал ее,вымогал крупные суммы. Это чуть не свело ее с ума.

– Кто же это?

Вдруг перед моими глазами возникли склоненные друг к другуголовы миссис Феррар и Ральфа Пейтена. Мне на секунду стало нехорошо. Еслипредположить!.. Но нет, невозможно. Я вспомнил открытое лицо Ральфа, егодружеское рукопожатие сегодня утром. Нелепость!

– Она не назвала его имени, – медленно проговорил Экройд. –Она даже не сказала, что это мужчина. Но, конечно…

– Конечно, – согласился я. – Но вы никого не заподозрили?

Экройд не отвечал – он со стоном уронил голову на руки.

– Не может быть, – наконец сказал он. – Безумие –предполагать подобное. Даже вам я не признаюсь, какое дикое подозрениемелькнуло у меня. Но одно я вам все-таки скажу: ее слова заставили меня предположить,что это кто-то из моих домашних… Нет, невозможно! Очевидно, я не так ее понял.

– Что же вы сказали ей?

– Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это дляменя удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она понялавсе это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила датьслово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назватьмне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему ипревращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что доистечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам,Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моейвине!

– Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти.

– Вопрос в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ливорошить прошлое?

– Я склонен согласиться с вами.

– Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, которыйдовел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусныйстервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным?

– Понимаю, – медленно сказал я. – Вы хотите найти его ипокарать. Но тогда придется примириться с оглаской.

– Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться.

– Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, носледует взвесить и все последствия.

Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел.

– Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она невыскажет своего желания, пусть все останется как есть.

– Выскажет? – переспросил я с изумлением.

– У меня глубокое убеждение, что она должна была оставитьмне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю.

Я покачал головой, но спросил:

– Она вам ничего не написала?

– Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, ячувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: онажаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мыувиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила поквитаться с ним. Высогласны со мной?

– Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, онавыскажет свое желание…

Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес наподносе письма.