— Шо мне делать с моим Витькой? Пёт, зараза, как проклятый.Ну каждый божий день пяный, подлец. Нет уже у меня на него никаких впечатлений!Как жить, не знаю, — сокрушалась Катерина, то и дело опорожняя бокал.

Про то, что Витька каждый день “пяный”, слушать я ужепривыкла, однако видеть его пьяным мне, как и всем соседям Катерины, клянусь,не довелось. А вот сама Катерина назюзькивалась на моих глазах уже дважды, чтоне мешало ее личному счастью ничуть.

— И вчера, сволочь, пяный пришел. Ты ж видела!

— Я не видела.

Катерину моя ремарка с толку не сбила.

— Ой, не могу, сил моих нет терпеть всю гульбу его поганую,— вдохновенно продолжила она. — Что же это деется то? Как только в глотку егосволочную гадость эта лезет? — В этом месте Катерина с завидной жадностьюзалпом осушила безразмерный бокал “гадости” и с энтузиазмом заключила: —Подлец! И он подлец, и все мужики вместе с ним! Да и как не подлец, когдакаженный день пяный! И вчера пяный, и позавчера пяный… — Катерина фальшивовсхлипнула. — Пяный-пяный. И, главно, пёт как нахально. Что же себе он, дурак,думает-то? Рази ж так можно? Ну каженный день пяный. Он же, паскуда, за рулем!Он же шуфер у меня! И что? Пяный! И пяный, и пяный…

Я поняла, что конек Катериной оседлан, а значит конецбеседе: “пяный” — через два слова.

— Кать, а что ты говорила о взаимовыручке? — поспешила янаправить беседу в более познавательное русло.

Но лучше бы я этого не делала. Знай я тогда в какой переплетпопаду, не стала бы уводить Катерину с ее излюбленной тропы. Пусть бы хоть доприхода Ивановой ругала своего шуфера Витьку.

Но тогда, нежась на залитой солнцем веранде, любуясьморскими волнами и жуя бутерброд с вкуснющей икрой цимлянских осетров я иподумать не могла, что ждет меня в ближайшем будущем. Да что там подумать!Чтобы представить все те приключения, в которые заведет меня взаимовыручкаКатерины, надо обладать особо изощренной фантазией, коей я никогда неотличалась, а потому, лаская нёбо ароматным вином, я всеми доступнымисредствами пыталась отвлечь собеседницу от ее “пяного” Витьки.

На горе, мне это удалось. Простое и понятное слово“взаимовыручка” подействовало на Катерину, как труба на кавалерийского коня:она вытянулась и, с сокрушающей силой обрушив свой бюст на стол, запричитала:

— Уж сколько я сделала людям добра, здесь мне никто не дастсоврать, дай бог каждому. Как устроила меня природа, понять не могу, та толькожить для себя не умею, только тем и живу, что людям помогаю. Одно скажу, оченьхорошая ты девка, Сонька.

— Спасибо, я тронута, — со сдержанным удовлетворениемответила я, недоумевая, как это дело дошло и до меня, когда речь здесь шла лишьо Витьке и самой Катерине.

— Умная и столичная, — не обращая внимания на мое недоумениепродолжила Катерина. — И очень вовремя ты приехала, потому как надо мне с тобойпосоветоваться, столько всяких впечатлений, не приведи господи, а у Масючки,что через три дома от моей дачи, все время какая-нибудь беда приключается.

— Масючка? Это имя или фамилия? — поинтересовалась я.

— Это баба, — ответила Катерина. — Уж что за несчастнаябаба, просто диву, порой, даешься. Самая большая радость в ее жизни и тавыглядит, как… — Катерина мучительно задумалась. — Ой, как же это мой Витька-тоговорит? Умный, сволочь! Красиво как-то говорит, ну, да ладно, уж я и невспомню… О! Вспомнила! Самая большая радость в жизни Масючки выглядит кактщательно спланированная пакость. Так он говорит, и это очень правильно. Именнотак и есть. Бедная Масючка. Уж я ее и к ворожее водила, и к этим, к кстрасенсам,и к гастрономам всяким, к астрологам, — все впустую. Нет ей в жизни этой нипроблеска, такое мое впечатление, и думаю, оно верное.

“Масючка, это, видимо, та миловидная брюнетка, что вежливопоздоровалась со мной на пляже,” — гадала я, с трудом продираясь сквозь дебриКатерининых впечатлений.

— Сонька, дорогая, ты должна мне помочь, а я должна помочьМасючке. Выходит, мы с тобой обе должны Масючке помочь.

Я так не считала. Ведь не для того же я ехала сюда изМосквы, чтобы помогать какой-то Катерине, и уж тем более ее Масючке. У самойдел невпроворот. Я и по магазинам-то еще не разу не прошлась, не говоря опрочих удовольствиях.

— А что ей надо-то, Масючке твоей? — осторожнопоинтересовалась я на свою беду.

Катерина аж подпрыгнула на стуле, тот бедный закачался изадрожал.

— Мы должны помочь развернуть ее бизьнес, — выпалила она,снова грохнув своим сокрушительным бюстом об стол. — Я ей дала слово и привыкласвои слова держать. Масючка взялась выращивать растения, ну, комнатные цветы, иих уже у нее жуть как много. Стоят, толпятся, вся веранда в горшках.

— А я-то здесь при чем? — удивилась я.

— Ты даже сама не знаешь, какой полезный ты для бизьнесачеловек. Во-первых умная, во-вторых можешь водить машину, в третьих у вассейчас вся Москва бизьнесом занимается, а значит ты нам подскажешь.

Мне очень не хотелось разочаровывать Катерину, и япромолчала.

— Цветы цветут и их много, — с энтузиазмом продолжила она. —Теперь дело за мной. Я обещала Масючке наладить торговлю, чтобы было ей чемсвоих детушек кормить.

— И много у нее детушек? — безрадостно поинтересовалась я, сужасом осознавая, что по всему выходит, будто я уже практически согласиласьналаживать “бизьнес” Масючки.

День уже не казался мне таким солнечным и прекрасным, да иморе это их Азовское не такое уж и море. Лужа мелкая, не зря же Катеринажаловалась, что пока до глубины добредешь — устанешь. И цветы перед верандой нецветы, а сплошной сорняк. И вообще, зачем я приперлась в глушь на эту дурацкуюдачу. Оставалась бы лучше в Ростове. Теперь вот в бизьнес какой-то вляпываюсь.Этого мне только не хватало.

— Детей у Масючки трое, — вывела меня из задумчивостиКатерина, — и каждый три раза в день есть просит, а то и чаще. В общем,ситуация такая, что хоть бери топор и вешайся: детей много, а мужа ни одного.

Тут уж я искренне посочувствовала Масючке, потому чтоникогда не понимала как может молодая красивая женщина добровольно нарожатьстолько детей. Не иначе приключилась с ней беда.

— Да-а, плохо дело, — вздохнула я. — Но чем же мы можемисправить ее положение?

— Та я ж сказала: Масючка, бедная, все сама сделала, намосталось только пристроить эти ее цветочки, и баста. Считай бизьнес наладился.Все же подруга она мне. У меня вон: квартира в Ростове, собака, две машины,дача на море, муж, наконец, а у Масючки только дети, дачу и ту арендует вместоквартиры. Завидует она мне, Масючка, а от зависти я худею.

Катерина с гордостью провела ладонями по своему рельефномутелу и с жаром набросилась на еду. Я призадумалась. От торговли я всю жизньстояла так далеко, как это вообще возможно. Покупать — да, здесь я большаямастерица, а вот чтобы продавать… Однажды пыталась продать кое-что из вещейсвоего второго, но закончилось это так плачевно, что и вспоминать не хочу.“Нет, — окончательно решила я, — помочь здесь не смогу даже советом.”