— Нет, — буркнул он.

Когда ему обедать, если на краю стола до сих пор лежатвчерашние факсы, которых он в глаза не видел и не знает, что в них такое!

В ожидании чая с лимоном он просмотрел еще десятка двабумажек, сортируя их по срочности и важности. Ничего особенного, обычнаятекучка, но из-за этой текучки он никак не мог выкроить время, чтобы какследует позаниматься предстоящим делом, которое уже назначено к слушанию.

Конечно, он выиграет и это дело — мало ли он их выиграл! —но подготовиться все же не мешало бы.

— Ваш заказ, Егор Степанович. — Пожилая дама в сказочномбелом переднике и с крошечной кружевной наколкой на волосах внесла в кабинетподнос, держа его полными уютными руками бережно, как шкатулку сдрагоценностями. — Разрешите, я накрою?

— Конечно, Катерина Иванна, — сказал он, сразу приходя вхорошее настроение. — Накрывайте.

То ли потому, что Катерина Ивановна его кормила, когда онуставал и хотел есть до беспамятства, то ли потому, что она всегда была похожана бабушку из старых иллюстраций к сказкам Андерсена, Егор радовался, если ужинему подавала именно она. Бутерброды казались вкуснее и чай крепче.

Катерина Ивановна ловко раскинула на краю стола хрустящуюкрахмалом льняную салфетку — и ни одна бумажка у нее не шелохнулась и непокинула своего места, словно волшебный остров вынырнул неожиданно из глубинбумажного моря! — поставила тонкую фарфоровую чашку с блюдцем, и серебряныйчайничек с чаем, и еще блюдечко с прозрачными ломтиками исходящего сокомлимона, при одном взгляде на которые у Егора стало кисло во рту, и блюдо сбутербродами, и еще одну крахмальную салфетку — для рук.

Откинувшись в кресле, Егор улыбался блаженной улыбкой, глядяна все эти вкусные приготовления.

— Налить, Егор Степанович? — Катерина Ивановна критическимвзглядом оглядела свою работу и чуть-чуть поправила завернувшийся уголоксалфетки. Все остальное было идеально.

— Налить! — согласился Егор весело. — Спасибо.

— Вы сегодня опять допоздна? — спросила она. Чай изсеребряного чайничка лился в блестящее фарфоровое сердце чашки и закручивалсятам в крошечный водоворот. От чашки поднимался ароматный пар.

Черт, наверное, все-таки нужно обедать. Он с такимвожделением смотрит на эту чашку, как будто это не чай, а бог весть какиеразносолы.

— Вы меня о чем-то спросили, Катерина Иванна? — Емупоказалось, что он что-то пропустил, пока глотал слюни и умильно смотрел начайник.

Сказочная бабушка аккуратно вернула чайничек на подставку иповторила:

— Вы сегодня опять допоздна?

Вряд ли кому-нибудь из обслуживающего персонала пришла бы вголову мысль задавать шефу подобные вопросы, но Катерина Ивановна была непросто обслуживающий персонал. Она была для него “своя”, за что-то он ее любил,она прекрасно об этом знала и умела этим пользоваться.

— Мы с вами, как всегда, на дежурстве, — пошутил он.

Есть хотелось с каждой минутой все сильнее, но при ней онпочему-то стеснялся откусить от бутерброда. Может, боялся нарушить гармонию ееидеальной сервировки?

— Приятного аппетита, — быстро пожелала догадливая КатеринаИвановна и бесшумно ретировалась.

Егор подождал, пока стихнут в приемной ее осторожно-тяжелыешаги, и только тогда, как голодный мальчишка-беспризорник из старого фильма прореволюцию, вцепился зубами в бутерброд и даже заурчал тихонько — так емупоказалось вкусно.

Он не будет есть и читать. Черт с ними, с бумагами, онвполне может позволить себе пять минут не заниматься делами. Он осторожноглотнул огненного чая — в животе сразу стало тепло, как будто хлебнул водки.

Стар стал, решил про себя Егор. Стар и слаб. Чай вместоводки пьешь — и счастлив.

Зазвонил телефон. Не выпуская чашку из рук, Егор оглянулсяна аппарат.

Странно. Звонили на его личный номер, минуя не толькоресепшэн компании, но и приемную. Личный номер был только у “своих”, а они немогли знать, что он вернулся в Москву. Он должен был прилететь лишь завтра подвечер.

— Алло, — сказал Егор недовольно.

Ему не хотелось ставить родственников в известность, что онуже в Москве. У него совсем не было времени заниматься семейными делами. Он иприлетел до срока специально, чтобы хоть один день поработать спокойно.

— Алло! — повторил Егор потому, что в трубке молчали. —Алло, дед, это ты?

— Завтра начнется большая игра, — доверительно сообщилатрубка.

— Что? — переспросил Егор. — Вы ошиблись, наверное…

Но в телефонных глубинах уже пиликал отбой.

— Черт знает что, — пробормотал Егор и кинул трубку нааппарат.

Это и вправду было черт знает что, потому что номера еголичных телефонов — мобильного, домашнего, рабочего — по идее, должны были бытьзащищены от идиотов, развлекающихся глупыми звонками кому ни попадя. Значит,все-таки добрались и до его линии. Козлы…

Егор дожевал бутерброд, вытер руки льняной салфеткой инабрал номер.

— Алло, дед, — сказал он и улыбнулся. — Это я. Как ты там?Жив?

— Жив, — бодро проговорил дед в трубку. — Жив и здоров. А тыоткуда звонишь?

— Из Москвы, — признался Егор со вздохом. — Хотел,понимаешь, в подполье на денек уйти, но не получается.

— Мы тебе надоели? — спросил дед с сочувствием. — Но ты непереживай, я тебя не выдам. Уходи в свое подполье и ни о чем не волнуйся.

Егор засмеялся.

Своего деда он обожал.

Деду было восемьдесят шесть. Два часа в день он посвящалфизкультуре, а в остальное время читал по-английски Шекспира, решалматематические головоломки — “чтобы мозги не захрясли!” — и вел их общее сЕгором хозяйство.

Егор жил с дедом последние тридцать лет. Дед забрал его уматери, когда Егору едва-едва исполнилось десять. Всю жизнь дед был такойнесгибаемый и бодрый, что казалось, он будет жить вечно. По крайней мере, вжизни Егора Шубина дед был единственной постоянной величиной. Егор и деламисемьи занимался только потому, что они волновали деда, а внук никак не могэтого допустить. Если бы не дед, Егор давно перестал бы носиться сродственниками и предоставил им разбираться с жизнью, как они знают, номногочисленные проблемы большого и разобщенного семейства имели значение длядеда, и Егору приходилось, скрипя зубами, бесконечно всем помогать…

— Дед, меня никто не искал из нашей… психушки? — Егорповернулся спиной к телефону, сполз в кресле пониже и положил ноги на хлипкийкомпьютерный столик. — Никому я срочно не был нужен?