– Ну да, не утрата! – тут же возмутилсяВорон. – А чего же тогда старик заплакал, когда Люба ему про смертьГригория сказала? Ведь он же плакал, я точно знаю, я хоть и не видел, потомучто с Любиной стороны смотрел, но я на него настроился.

– В самом деле? – скептически осведомился Камень.

– Ей-крест, не вру. Думаешь, откуда я его мысли напохоронах знаю?

– Я думаю, что ты ведь и наврать мог, ты у нас такой.

– Не смей меня подозревать! – закричалВорон. – Подумаешь, один раз всего тебя обманул, но я же раскаялся и вовсем признался, а ты теперь будешь во веки вечные меня этим попрекать. Этонеблагородно с твоей стороны и невеликодушно.

– Как же тебе удалось? – продолжал допросКамень. – Головин у нас вроде не главный герой, а ты сам говорил, чтоможешь настроиться только на главных, на тех, про кого давно смотришь и когохорошо изучил.

– Ну ты скажешь! – фыркнул Ворон. – Мы стобой что, мало про Головина смотрели? Мы про него мало знаем? Да слава богу, спятьдесят седьмого года этот персонаж наблюдаем, тридцать четыре года как однакопеечка! Я про него много чего видел, просто тебе не рассказывал, чтобы эфирне засорять, потому что к основному действию это отношения не имело, а тывсегда ругаешься, если я отклоняюсь от основной линии. Ну вот, количествоувиденного перешло в качество, тебе, как ты есть философ, данная категориядолжна быть понятна. Я и настроился. Теперь я у Головина в голове как у себядома. И ответственно заявляю, что плакал он совершенно искренне. И Любочка моя,между прочим, тоже рыдала, когда в поезде в Москву из Нижнего ехала.Бегорский-то с Родиславом и с Головиным самолетом улетели, а Любе они взялибилет на поезд, причем было куплено два билета в одно двухместное купеспального вагона, чтобы у нее соседей не было…

– Умно, – заметил с высоты Ветер. – Оченьдальновидно. Человек, когда с такого горестного мероприятия едет, к пустойдорожной болтовне не расположен, ему надо одному побыть. Да и выспаться не мешаеткак следует, если утром на работу надо. Это кто ж таким предусмотрительнымоказался? Неужели Родислав?

– Ну да, щас! – ответствовал Ворон. – Будетон себе голову такими пустяками забивать. Бегорский, конечно. Сам сообразил,сам и билеты купил, Родислава даже в известность не поставил, только Любесказал. Ну и заплатил, соответственно, из своего кармана. Любочка мояпопыталась ему деньги отдать, но он, само собой, не взял. Ну так вот, села онав поезд и как начала плакать – ужас! Так до самого утра и проплакала. И невздумайте мне говорить, что ее не за что жалеть. Раз она так плачет, значит, унее горе, самое настоящее горе.

– Ну, значит, и у Головина горе, потому что он тожеплакал, – не сдавался Камень. – Как хотите, а я буду его жалеть,потому что он из них всех самый горький был на этих похоронах.

– Откуда ты знаешь? – упорствовал Ворон. – Тыне видел!

– А ты…

– Пацаны, кончай разборки, – вмешался Ветер, нетерпевший ссор и вообще каких бы то ни было конфликтов. – У всех горе, ивсех жалко. Договорились? Давайте лучше насчет Нового года подумаем.

– А чего о нем думать? – недовольно проворчалКамень. – Подумаешь, праздник придумали. Да этих праздников на нашем веку– не перечесть, не первый и не последний будет.

Он, конечно, лукавил, потому что помнил об обещании Змеявстретить Новый год вместе, если только Ветра и Ворона не будет поблизости. УКамня был свой стратегический расчет.

– Но все равно это праздник, – возразилВетер. – Я, например, планировал слетать в Канаду, там есть одно хитроеместо, где очень классно Новый год встречать, но если вы тут решили устроитьтраур и будете сидеть и грустить, я никуда не полечу, останусь с вами и будувас развлекать и настроение вам поднимать.

«Этого только не хватало», – подумал Камень, а вслухпроизнес:

– Мы не собираемся грустить и траур разводить, так чтолети, куда запланировал. И вообще, поскольку для меня это не такое уж событие,лично я собираюсь в Новый год крепко спать. Не надо мне никаких праздников.

– Как это не надо? – встрепенулся Ворон. –Праздник должен быть обязательно! В жизни всегда должно быть место празднику,иначе можно заскучать и окончательно скиснуть. Нет, я не согласен, встречатьНовый год непременно надо.

– Ну и встречай, только один, без меня, –пробурчал Камень, в глубине души радуясь, что стратегический план удавалосьвполне успешно воплотить в жизнь. – Мне эти радости не нужны. Я философ, ане обыватель, я не нуждаюсь во внешних раздражителях, чтобы создать себехорошее настроение. А вот выспаться мне не помешает. Если тебе так приспичилоустраивать праздник, лети вместе с Ветром в Канаду и веселись там до упаду.

– И что, ты не обидишься? – прищурившись, спросилВорон.

– Да ни в одном глазу! Я тебе серьезно говорю: лети иотмечай свой праздник, а я пока отдохну малость.

– Слушай, раз такой разговор пошел… – в голосеВорона появились воркующие интонации, – только ты мне дай честное слово,что не обидишься. Даешь?

– Даю.

– Я чего хотел сказать-то. – Он помялсянемного. – Короче, меня белочка приглашала вместе отмечать. Я ей, конечно,ничего не обещал, для меня ты – главнее, а твоих планов я еще не знал, но еслиты не возражаешь, то я бы…

– Да не возражаю я, не возражаю, наоборот, я толькопорадуюсь за тебя, если буду знать, что ты веселишься в хорошей компании. Нучестное слово, Ворон, вот чем хочешь поклянусь: все будет в порядке. Тывстретишь праздник, Ветер тоже порезвится, а я посплю, мне только в радостьбудет.

– Ну, тогда я полетел, что ли? – обрадовалсяВетер.

– Стой! Куда?! – закаркал Ворон. – А елкуукрашать? Ты нам каждый год игрушки откуда-то притаскиваешь.

– Так Камень же сказал, что ему не надо… –растерялся Ветер.

– Ему не надо, а я что, не личность? – обиделсяВорон. – Мне надо. Я же только на одну новогоднюю ночь к белочке уйду, аостальное-то время я здесь провожу, рядом с Камешком, и мне красота нужна,ощущение праздника. Так что уж будь любезен, тащи сюда игрушки.

– Да ладно, не вопрос, – согласился Ветер. –Чего ты сразу орешь-то? Сказал бы спокойно, я бы понял.

Через час рядом с Камнем лежала внушительная гора елочныхукрашений. Ветер попрощался и улетел в Канаду, а Ворон принялся украшатьвысоченную старую ель, стоящую прямо рядом с Камнем. Закончив работу, он судовлетворением оглядел результаты собственных усилий, кое-что подправил,перевесил самую красивую игрушку так, чтобы она была хорошо видна Камню, иначал протягивать между ветками всех стоящих вблизи деревьев длинные красные сзолотом и синие с серебром нитки «дождя».

– Смотри, как нарядно, – радовался Ворон. –Кругом все сверкает и переливается, а ты в центре этой красоты, как попугайчикв золоченой клетке. Нравится?