Генерал Головин уклончивость зятя истолковал правильно иразговор быстро свернул, зато когда через три дня все закончилось и члены ГКЧПбыли арестованы, сразу же приехал к Романовым.

– Как же так можно: втихую, исподтишка, в спину! –сокрушался он. – Как можно было впрямую лгать народу о состоянии здоровьяГорбачева! Не могу поверить, что это сделали коммунисты, члены той партии,которой я верно служил больше пятидесяти лет. Если эти люди – лицо партии, томне стыдно за то, что я этой партии отдал полвека своей жизни. Если они былиуверены в своей правоте, то неужели не могли сделать все как-то по-другому,достойно, открыто, заручившись поддержкой народа, чтобы руки не тряслись,словно они кур воровали?

Знаменитые кадры пресс-конференции, на которых крупнымпланом показывали трясущиеся руки Геннадия Янаева, демонстрировали потелевидению снова и снова, и трудно было представить, что в стране есть хотьодин человек, который этих кадров не видел.

– Так народ-то их не поддерживает, – заметилРодислав. – Они это понимали, потому и действовали тайком.

– Это еще хуже, – мрачно ответил Головин. –Знать, что народ тебя не поддерживает, но все равно делать, означает, что онидействовали исключительно в личных интересах, ради власти и собственной выгоды.

– Папа, не надо так, – вступила Люба, испугавшисьупаднических настроений отца. – У путчистов могло и не быть собственнойвыгоды, просто они думали, что народ не понимает, как все плохо, а они там,наверху, все видят и все понимают и действуют во благо народа, который глупый иправды не знает.

– Любка, ты их не выгораживай, – повысил голосотец. – Если эти коммунисты считают народ быдлом, которое нужно вести наверевочке и который сам ни в чем не разберется, то это не те коммунисты, скоторыми я бок о бок войну прошел, и это не та партия, которой я верно служил.Еще раз повторяю, если те, кто устроил ГКЧП, это лицо нашей партии, то вся мояжизнь прожита зря.

В тот момент он еще казался уверенным в своей правоте исильным, несгибаемым, но когда прощался и уходил, Люба заметила, как всего занесколько часов изменилось лицо Николая Дмитриевича. На нем проступилиусталость, растерянность и глубокая печаль. Целуя отца в щеку, Любапочувствовала, как дернулись желваки у него на скулах, словно Головин пыталсясдержать слезы. Она решила, что ей почудилось – не хотелось верить в то, что онтак пал духом. Однако нынешние слезы отца, когда он услышал о гибели зятя,подтвердили ее худшие опасения.

* * *

На похоронах Григория Виноградова генерал Головин впервые вжизни почувствовал себя действительно старым. Он смотрел на Тамару, такуюмаленькую рядом с высоким Родиславом, сгорбленную, в черном платке, с резкими,заостренными чертами лица, похожую на старушку, и думал о том, что уже никогдане увидит ее красивой и счастливой, такой, какой она была на его юбилее, а доэтого – в тот день, когда она впервые привела Григория знакомиться сродителями. Между этими днями прошло восемь лет, и все эти восемь лет Головинне видел свою дочь, а ведь это были годы, когда он мог постоянно видеть ееодухотворенное лицо, ее горящие глаза, ее сверкающую радостную улыбку. Восемьлет потеряно безвозвратно, потеряно из-за его упрямства и нежелания примиритьсяс решением строптивой дочери, с ее выбором. Господи, каким мелким, каким глупыми недостойным сейчас кажется его отцовская суровость и жесткость, какимчудовищным выглядит запрет для жены Зиночки общаться с Тамарой! Как он мог бытьтаким упрямым и тупым? Да, ему не понравились длинные волосы Григория, его шейныйплаток вместо галстука, его профессия, его разговоры о свойствах самоцветов, норазве это имеет хоть какое-нибудь значение в сравнении с тем, что он восемь летне видел дочь и что ее не было рядом, когда умирала Зиночка? Как знать, если быон не отлучил Зиночку от Тамары, возможно, жена была бы до сих пор жива. Какзнать… И как знать, если бы он не проявил тогда такой ослиной упертости ипостроил бы отношения со старшей дочерью и ее мужем как-то по-другому, можетбыть, не было бы этого дикого преступления и Гриша бы не погиб. НиколайДмитриевич живо представил себе картину: с самого начала он хорошо принялГригория, и дочь с мужем регулярно приезжают в Москву в гости к Головину, этипоездки стали традицией, особенно по дороге в отпуск и обратно, и вот сейчас, вконце августа, Томочка с Гришей возвращаются из Крыма и останавливаются у отцана несколько дней, а в это время грабители залезают в их квартиру… Да и пустьзалезают, пусть берут все, что хотят, но Тамара и Гриша в Москве, вбезопасности. Господи, как было бы хорошо, если бы случилось именно так! Но неслучилось. И виноват в этом сам генерал Головин. Да, он помирился с дочерью, ноэто случилось слишком поздно для того, чтобы отношения сложились принципиальноиначе. Частыми гостями в доме Головина Тамара и ее муж так и не стали. И отнынеТамара навсегда превратится в маленькую, сгорбленную, раздавленную горемстарушку, и никогда больше отцу не увидеть ее красивой, счастливой и молодой.Но если Тамара – старушка, то кто же он, ее отец? Дряхлый старец, которомудавно пора в могилу.

Вот и Любочка постарела, сейчас Николай Дмитриевич видит этоособенно отчетливо. Черный шарф на голове ее не молодит, но он накануне заметилседину в ее волосах, так что шарф тут ни при чем. Люба стоит заплаканная, глазаопухшие, красные, хотя Николай Дмитриевич плачущей ее не видел. Прячется,наверное, рыдает тайком в подушку или в ванной запирается, так Анна Серафимовнаучила: никаких слез при мужчинах, они этого не любят. Тамаре в этом годуисполнилось сорок семь, Любочке сорок пять, да что говорить, Кольке ужедвадцать шесть лет, если бы он успел жениться, то Любочка могла бы бытьбабушкой. Его Любочка, его маленькая послушная добрая девочка – бабушка?!Родька, которого Головин знал еще сопливым пацаном, – дед? А сам Головин –прадед? Боже мой, боже мой, вся жизнь позади, все прошло, и ничего не осталось,все стареют, болеют, слабеют, и только сейчас начинаешь понимать, что былоглавным, но так и не увиденным и не понятым, а что – глупым, мелким,второстепенным, которое казалось таким важным, что во имя этого мелкого ивторостепенного делались огромные и непоправимые глупости. И нет этим глупостямпрощения.

Гражданская панихида все не заканчивалась, народу пришлоочень много, и много было желающих сказать добрые прощальные слова в адресГригория Аркадьевича Виноградова. Организацию похорон взяло на себя руководствогорода – муж Тамары был действительно широко известным человеком, которомумногие были благодарны. Николай Дмитриевич, имевший богатый опыт присутствия напанихидах и похоронах, не мог не отметить, несмотря на горе, что выступлениябыли неформальными и проникнутыми искренней печалью и болью. Видно, Григорийбыл не только превосходным мастером своего дела, но и очень хорошим человеком,коль о нем так горюют. А он, генерал-лейтенант Головин, так и не узналпо-настоящему этого человека, он сам, своими руками, своей глупостью инеуступчивостью лишил себя радости общения с умным, добрым и веселым мужемсвоей старшей дочери. И ничего уже нельзя исправить. И ничего невозможно переделать.Жизнь уходит, уходит, с каждой минутой ее становится все меньше, а совершенныеошибки остаются, страшные в своей постоянности и неизменности.