Сквозь божественную ложь 2

Глава 1

Кое-как мне удалось успокоить Хоши. Девочка ещё шмыгала носом и часто тёрла покрасневшие, опухшие от слёз глаза, однако пришла в себя достаточно, чтобы рассказать о трагедии подробнее. Хотя она застала лишь самый конец: Тецуо отправил Хоши с мелким поручением, так что она вернулась домой к развязке и многого не знала.

Но я легко мог заполнить пробелы в её истории.

Сир, приказавший поймать и наказать Тецуо и Айштеру, был местным владетелем — бароном Такеши ван Хиги. Откуда-то он выяснил, что на его землях объявилось подземелье, и отправился проверить, сильно ли оно разрослось, а также выставить охрану. Но вместо живого лабиринта его встретили мёртвые пещеры, в которых гнили убитые нами монстры.

Барон пришёл в ярость. Он примчался в Трёхколесье во главе двух десятков солдат, готовый рвать и метать. Собрание старших, полагаю, с большой охотой указало на виновников — упрямого старосту и его гостей. Ведь тот не просто не доложил о преступлении, но ещё и предоставил приключенцам еду и кров.

Тецуо поймали сразу, Айштера тоже вряд ли смогла скрыться. Она не отходила далеко от него, так как местные пока не доверяли ей в той мере, чтобы позволить врачевать одной, без присмотра. А Хоши, заставшая избиение дедушки, стремглав помчалась прочь — к Поляне, чтобы предупредить нас и попросить спасти его.

Я сомневался, что Тецуо ещё жив. Он был крепок для своих лет, однако для того чтобы перенести порку плетьми, требовалось поистине отменное здоровье.

В груди похолодело, когда я подумал о том, что моё легкомысленное решение заполучить ядро лабиринта, скорее всего, стоило ему жизни. Но когда мысль пошла дальше, добралась до Айштеры — маленькой, невинной Айштеры, которая искренне хотела помочь деревне… Сердце сковало льдом.

Ведь я позвал её в путешествие, чтобы спасти.

Ведь я позвал её в путешествие, чтобы наполнить её жизнь смыслом.

Ведь я позвал её в путешествие, чтобы сделать счастливой.

Нет, пустым самобичеванием ничего не добиться. Нужно действовать — и чем скорее, тем лучше.

Но как?

Решительности мне не занимать, однако в такой ситуации не обойтись без плана, хорошего, правильного плана. Если мы бездумно бросимся на выручку… Возможно, и преуспеем. После того как убьём барона, его охрану и всё население Трёхколесья, которое узнает о тайне Энель.

А этого лучше избежать.

Путь до деревни, обычно короткий, сегодня тянулся целую вечность.

Я шёл, выкуривая одну сигарету за другой в попытке успокоиться. Не получалось. Последнюю я выбросил после пары затяжек, когда Энель предупредила, что в километре притаился в засаде десяток фелинов.

Наверняка то были солдаты барона, посланные, чтобы схватить ничего не подозревающих авантюристов, возвращавшихся с Поляны.

Мы обошли их по широкой дуге. Хоши не возражала и не спрашивала, как Энель узнала о ловушке; казалось, она слабо понимала, что происходит. Девочка выглядела подавленной, разбитой. Почти все силы она потратила на бег, а остаток — выплеснула в рыданиях. Теперь она плелась за нами, механически переставляя ноги. От её пустого взгляда в горле встал комок.

К деревенскому плетню мы приблизились уже в глубокой темноте. Перемахнуть через него не составляло никакого труда, но… что дальше?

Если Айштера жива…

Нет, она точно жива. Иного я ни за что не приму.

Но как заставить барона отказаться от мести? Его убийство не решит проблему, напротив, добавит новых неприятностей. Положение Такеши ван Хиги подкреплено благородным происхождением. Он — аристократ в стране, в которой фелины находились на ступень выше любого представителя иной расы.

Если барона убьют безродные авантюристы-люди, на них непременно объявят охоту. Род ван Хиги не остановится ни перед чем, чтобы смыть пятно бесчестия, а другие дворяне найдут в убийстве знатного фелина простолюдинами вызов своему положению.

Надо поговорить с Энель — вдруг поделится мудрым советом. Однако рядом с Хоши я опасался поднимать такие темы. Мало ли о чём проговорится ашура.

Я осторожно положил ладонь на плечо Хоши. Прикосновение вырвало её из ступора. Девочка вскинула голову; огромные испуганные глаза на бесцветном лице, искусанные до крови губы…

— У тебя есть где спрятаться, пока мы не закончим? Есть подруга, семья которой тебя не выдаст?

Пару секунд Хоши была неподвижна, никак не показывая, что услышала меня. Затем закивала — судорожно и мелко. Обхватила себя за плечи и вцепилась пальцами в платье, как тонущий хватается за обломок корабля.

— Сумеешь добраться сама?

Оцепенелость во взгляде Хоши пропала, сменившись страхом. Я не выдержал — обнял девочку, стараясь успокоить, безмолвно дать понять, что всё будет хорошо, что я всех спасу…

Она вымученно улыбнулась. Улыбка долго не прожила: пропала, едва я отпустил Хоши. Она неловко развернулась и двинулась вдоль плетня — неуверенным, спотыкающимся шагом, пригнулась и исчезла, проскользнув меж двух кустарников.

Энель не тронула трагедия Хоши. Она проводила девочку безучастным, чуть задумчивым взглядом. Верная идеалам своей расы, ашура не принимала близко к сердцу горести так называемых смертных. Я живо представил её насмешливый голос: «Айштера — твоя игрушка, Роман. Я предупреждала, что она станет обузой».

Видение было столь ярким, что я смог прогнать его, лишь помотав головой. Прошёлся у забора, чувствуя, как внутри снова нарастает нервозность, приказывает пошевеливаться. Но, как назло, толковые мысли не приходили.

Лучшим исходом будет тот, при котором барон останется в живых — хотя бы на какое-то время, чтобы его гибель не связали с нами. И не просто переживёт эту ночь, но заткнётся и не вымолвит ни слова о нас. Этого можно добиться лишь страхом, не страхом даже — смертельным ужасом, так, чтобы от одного нашего упоминания его бросало в дрожь, чтобы он бледнел, обливался холодным потом и не мог вымолвить ни слова…

Энель с интересом наблюдала за мной. Её молчаливое внимание вывело меня из себя, и я резко сказал:

— Есть идеи? Только без крайностей, без убийства всех подряд.

Энель открыла рот, и я, догадываясь, что она предложит, раздражённо добавил:

— И нет, Айштеру мы бросать не будем. Она наш боевой товарищ, слышишь? Не игрушка, не вещица, подобранная для развлечения, от которой легко избавиться.

По лицу Энель пробежала мимолётная тень. Она демонстративно пожала плечами и хмыкнула, сверкнув янтарными глазами.

В их свете и родился план. Плохой, паршивый, слепленный на скорую руку.

Если я просчитаюсь, если неверно оценю ситуацию, не угадаю с реакцией барона…

Придётся убить его и всех, кто осмелится вмешаться.

Но лучше дырявый план, чем никакого.

* * *

Ночь была непривычно тихая, настороженно-густая и безлунная. Фелины не держали псов, чей лай мог бы выдать присутствие незваных гостей. Когда я впервые заметил это, то посчитал забавным курьёзом, непрактичным проявлением извечной вражды кошек и собак. Теперь смеяться уже не тянуло — благодаря этому мы пробирались по деревне незамеченными.

Энель шла первой. Укутанная в плащ скрытности, она двигалась легко и беззвучно, словно парила над землёй. Мне до её навыков было далеко, однако и я поднаторел в Лёгкой Поступи.

Во всём Трёхколесье свет горел лишь в трёх домах — том, что принадлежал Тецуо, и парочке по соседству. На крыльце дома старосты околачивалась парочка фелинов, по всей видимости, часовых — один толстый, второй худой как щепка. С обязанностями они справлялись из рук вон плохо: прислонили копья к стене и, косясь на входную дверь, украдкой передавали друг другу пузатый глиняный кувшин.

Нам повезло. Мы оказались с подветренной стороны, иначе даже такие горе-охранники могли учуять незваных гостей. Слух и обоняние у фелинов были развиты отлично, в отличие от зрения.

Правда, едва ли именно эти представители кошачьего рода были способны учуять хоть кого-то. Их слишком занимала сивуха.

Один из охранников приложился к кувшину, сделав несколько жадных глотков, и протяжно рыгнул. Его худой напарник, до того вырезавший какую-то закорючку на ступеньке крыльца простеньким кинжальчиком, возмущённо вскинулся. Между часовыми завязалась приглушённая, но яростная перепалка, отрывки которой долетали до нас.

Часовой с кинжалом не хотел, чтобы кто-нибудь обнаружил их в таком виде на посту. Безответственный же толстяк возражал, напирая на то, что остальные надрались