Тецуо, сосредоточенно щурясь, вырезал нехитрые деревянные фигурки, чтобы потом раздать малышне.

Вон в том сундуке был сложен травнический скарб, с которым он ходил по окрестным лесам, безуспешно стараясь преподать Хоши премудрости своего дела.

А вон в той нише хранились портняжные инструменты, включая иглы, стальные, без единого тёмного пятнышка; настоящее богатство для затерянной деревеньки.

Но особенно Тецуо гордился самолично выструганной катушкой в виде маленькой девочки. Если приглядеться, можно было различить в личике знакомые черты…

Я зажмурился. Станет ли легче, если я убью Такеши ван Хиги, когда он приведёт прорицательницу? Едва ли. Я и без того чувствовал уколы вины, пробудившейся в ответ на смерти часовых и телохранителя. Отогнать её оказалось непросто, но я справился. Запер образ неподвижных тел в удалённом уголке разума и открыл глаза.

Мой взгляд тотчас упёрся в Энель. Пока меня захлёстывали горькие мысли, ашура не сидела без дела. Она замерла в странной позе, вскинув обе руки и растопырив пальцы. Голову она склонила к плечу, будто к чему-то напряженно прислушивалась.

Воздух вокруг неё шёл рябью, как над жарким асфальтом в летний день, и в этих колыханиях рождались изумрудные искорки. Они пульсировали в такт её слабому дыханию, двигаясь по траекториям, которые казались случайными, но мельтешения эти неизменно сводили их в гармоничный хоровод с другими искрами. Те сплетались в тонкую яркую ленту, которая пылала зловещим нефритом, обвиваясь вокруг Энель. Порой из сверкающей полосы вырывались скопища огоньков, обретавшие значимость. Отпечатываясь в пространстве, эти знаки сплетались в нечто большее, чем они сами, — в обещание, а может быть, предопределённость.

Руны, извивавшиеся клубком червей, укладывались возле ног Энель в причудливую вязь, смотреть на которую было неприятно, но не смотреть — невозможно. Я поймал себя на том, что силюсь оторвать взор от концентрических кругов, которые дрожали в такт неслышимой мелодии, меняя форму, но никогда — цвет, гнилостно-зелёный, потусторонний. От них веяло болотной хмарью.

Резко похолодало. Огонь в печи испуганно встрепенулся и погас. Воцарилась непроглядная тьма, не разгоняемая, а сгущаемая изумрудным мерцанием на полу. Я выдохнул клуб пара и почувствовал, что из темноты кто-то наблюдает за мной — нет, наблюдала сама тьма, тысячью глаз, лишённая обличья и всё же неизмеримо опасная, древняя и вечно голодная, готовая поглотить не только избу старосты, но и всю деревню, а если ей позволить, то затопить Первозданной Ночью весь мир…

Я вскочил, резким движением перевернув скамью. В очаге вновь пылал огонь. Тьма отступила — а возможно, никогда и не приходила. Загробный огонь вокруг Энель погас, а сама она, осунувшаяся и отрешённая, стояла в кругу из выжженных на деревянном полу символов.

— Что, что это было? — выдавил я, ощущая, как слабеет на коже хватка мороза. Её сменял житейский жар хорошо натопленного дома.

— Опасно наблюдать за практикой мастера маледикции, когда того торопят обстоятельства, — ответила Энель. Она опустила руки и текучим жестом расправила плечи. — Порой в сиянии Близнеца скрывается бездна. Но я удивлена, что ты что-то заметил. Обычно люди не столь… чувствительны.

В голове зароились десятки вопросов, но я выбрал единственно важный.

— Ритуал прошёл успешно?

— Разве могло быть иначе?

В ответе Энель не слышалось обычного самодовольства, лишь усталая снисходительность. Я принял это за хороший знак. Если она вымоталась, то вряд ли ей достанет сил вновь переписать намеченный нами перед вторжением сценарий.

— Не лучше ли замести следы? — предложил я, указав на опалённый пол.

Впрочем, я не представлял, как можно избавиться от отметин до возвращения барона.

Энель небрежно повела ладонью.

— Это ничтожество и за тысячу лет не догадается, что здесь произошло.

Я не стал спорить. Короткий визит сущности, явившейся на зов чародейства ашуры, выжал и меня. Я уселся на кровать рядом с непривычно молчаливой Айштерой. Обычно она завалила бы расспросами, всё ли со мной в порядке, — но не теперь. Она лишь машинально растирала кисти рук, избегая встречаться взглядом со мной или Энель.

Можно ли победить тьму большей тьмой? И где в таком случае пролегает черта, что отделяет поражение от победы?

О чём-то таком она, наверное, и размышляла. Или молилась Тиларне, рассчитывая, что богиня укажет ей верный путь — или хотя бы намекнёт, как лучше всего сбежать от нас.

Опять обнять фелину? Нет, не поможет. Некоторые раны способно излечить только время.

Я от души понадеялся, что в последний раз прибегаю к услугам — и обманам — подобного толка. Но раз уж забрался на сцену, роль надо исполнить тщательно и без ошибок.

Барон не должен заподозрить фальши.

И он должен умереть.

— Энель, — сказал я. — Для чего бы ты ни потребовала привес…

Ашура подняла палец, оборвав меня на полуслове.

— Они идут.

В её предупреждении промелькнула радость хищника, почуявшего жертву.

Она встряхнулась, сбрасывая усталость. Отстранённо улыбнулась — высокомерной полуулыбкой существа, для которого другие разумные были пешками или препятствиями в грандиозных планах. Так улыбнулся бы истинный Апостол.

— Не мешай мне, Роман. Что бы ни произошло, это нужно для завершения проклятия.

Секунду спустя отворилась входная дверь. Вместе с её скрипом в избу ворвался недовольный голос. Он принадлежал женщине или, скорее, девушке, которая безуспешно пыталась скрыть брезгливость.

—…Какими бы иллюзиями вы ни тешили себя, ваша милость, моё искусство требует тщательной и долгой подготовки. Его нельзя призвать на службу сей же час, и это останется неизменным, сколько бы вы ни выпили и как бы сильно вам ни хотелось обратного… Клянусь Светом, то, что моё прорицание оказалось запоздавшим, ещё не повод тянуть меня на оргию в качестве искупления!..

Несмотря на явную неохоту говорившей, шаги приближались. Внезапно девушка замолчала и, миг спустя, с подозрением спросила:

— Ваша милость, это вино? Кто-то разлил вино? Оно…

Крови от убитого телохранителя натекло немало, вспомнил я. Естественно, Такеши не успел вытереть её всю, прежде чем отправиться исполнять приказ Энель. Уборка заняла бы полночи.

Однако пренебрежение маскировкой пробудило в прорицательнице подозрения. Когда она заговорила, в интонациях её звучал страх:

— Послушайте, вы взбудоражены из-за выпитого, и у вас на лице… вас кто-то бил?.. вы били себя?.. Одумайтесь, не давайте алкоголю взять над собой верх!..

— Ну, пошла!.. — хрипло воскликнул Такеши.

От глухого звука удара Айштера поёжилась.

— Всё будет хорошо, — прошептал я ей и вскочил, чтобы встретить прибывших с высокомерным достоинством, как и полагалось приближённому слуге Апостола.

Вовремя — в комнату, понукаемая угрозами и тумаками культиста, влетела прорицательница. Она не пыталась защищаться, только прикрывала голову и живот от его кулаков. На последних шагах она запуталась в полах простой робы и споткнулась, повалившись к ногам Энель.

Почему волшебница не пыталась защититься магией? Для неё пьяный барон не должен был представлять угрозы.

Прорицательница вскинула голову — на лоб упали спутанные чёрные кудри — и встретилась глазами с ашурой. Лицо девушки побелело, словно из неё мгновенно выпили всю жизнь. В уголке посеревшего рта ярко выделялось красное пятнышко. Неудачно упала, или Такеши разбил ей губу.

— Милостивая госпожа, я привёл ту, кто вызвал ваш гнев, —прогнусавил барон, склонившись в угодливом поклоне.

Услышав его, девушка тонко захныкала.

Энель проигнорировала обоих. Она изучала распластавшуюся возле неё прорицательницу с нечитаемым выражением лица. Я подозревал, что за внешней невозмутимостью скрывалась буря чувств.

— Значит, это ты решила поиграть в бога? Вздумала переписать судьбу, сплести нити рока, подобно бессмертным созданиям, которые мнят себя властителями всего сущего.

Поскуливания девушки стали громче. Ашура склонилась над ней и бесстрастно произнесла:

— Тише. Будь тише, иначе смерть твоя продлится долгие недели, и сопровождать тебя в последний путь будет вся эта дрянная деревня. А потом я навещу твоих родных… Ты будешь молчать. Ни звука, пока я не позволю говорить. Поняла?

Полное отсутствие эмоций в её голосе напугало чуть ли не больше, чем недавняя вспышка. Спина моментально покрылась липким потом. Но провинившейся пришлось куда хуже. Её затрясло, как в припадке, слёзы безудержно потекли по щекам… но она замолкла.

В беззвучности её рыданий чудилось нечто неправильное… нет, вся ситуация была неправильной. И тем не менее я не вмешивался.

Энель отстранилась. Пошевелила пальцами, будто нащупывала что-то в воздухе. Я знал этот жест. Она готовилась воспользоваться Пространственным Карманом.

— Ты посмела прорицать, — от ненависти, заложенной в это слово, у меня спёрло дыхание. — Посчитала, что тебе доступно занятие бесплотных