Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ударить в спину?
Нахлынули воспоминания о времени, проведённом вместе с Энель. Сумею ли я хладнокровно перечеркнуть их, не попытавшись докопаться до сути?
Я подступил к Энель, с жестокой радостью наблюдавшей за трепыханиями Такеши. Осторожно потянулся к ней. Пальцы несмело коснулись плеча девушки.
— Энель.
Никакой реакции.
— Энель, — чуть сильнее, чуть резче. С тем же успехом.
— Энель! — прикрикнул я, на миг сжав пальцы.
От идеи как следует встряхнуть ашуру я отказался: внутренности и без того крутило от волнения, не хватало ещё, чтобы вырвало на неё. К тому же я боялся; мало ли какие мысли носятся сейчас в разуме ашуры. Она может даже не сознавать, где находится.
Энель вздрогнула, словно очнулась от глубокого сна. Моргнула, мазнув по мне взглядом, в котором тлела злость, как угли в догорающем костре. На миг почудилось, что она отбросит Такеши и примется за меня. Но, к счастью, ашура обуздала гнев и ослабила хватку. Толстяк свалился к её ногам, хрипло всасывая воздух. Закашлялся, окропив кровью половицы.
— Приведи сюда прорицательницу. Я хочу поговорить с ней, — сказала Энель устало.
Вспышка ненависти словно выпила из неё все силы. Она устроилась на краю скамьи, стоявшей у стола. Даже в такой позе она умудрялась оставаться царственно-высокомерной, пренебрежительно-властной.
Хотелось завалить ашуру вопросами, но я понимал, что сейчас отнюдь не лучшее время. Она откажется отвечать или вновь разъярится. Потому я молча ухватил Такеши ван Хиги за локоть и потянул на себя, помогая подняться.
Видок у толстяка был препаршивый. При падении он уткнулся лицом в пол, отчего свёрнутый нос принял правильное положение. В остальном же барон выглядел как хорошо отделанная отбивная. Сосуды в его глазах полопались, чуть ли не целиком залив кровью белки. Не добавляли внушительности и алые следы на шее, складывавшиеся в отчётливый отпечаток ладони.
Я дал ему прийти в себя, швырнул одежду, которая валялась возле печи. Рукавами атласной рубашки он вытер грязь с лица, оставив на ткани разводы, и поднял ворот, чтобы скрыть следы удушения.
В дверях он потерянно остановился, обернувшись ко мне, приоткрыл рот — и захлопнул его, когда на разбитой губе вспухла капля крови. Он поспешно слизнул её.
Оставалось только гадать, о чём он хотел спросить меня. Возможно, какую-нибудь глупость, например, кто я такой. Но он быстро понял, что раз я нахожусь подле Апостола и ещё жив, то во внутренней иерархии Культа стою неизмеримо выше него.
Я наклонился к облезлому уху и тихо спросил:
— Кто ещё из близких знает, что ты посвящён? Прорицательница?
Барон недоумённо заморгал, но послушно ответил:
— Прорицательницу я нанял, когда она объявилась в моём имении. Она ничего не знает. Ночи служат мои жена с сыном. Сына мы лично посвятили, как только вошёл в возраст, всё как полагается, со всеми ритуалами. Ещё знал Нобуо, мой телохранитель, но…
Его взгляд метнулся к трупу фелина, что лежал на полу в коридоре. Барон гулко сглотнул.
— А другие из рода?
Толстяк нахмурился. Мои расспросы задели в нём живой нерв. Но он пересилил неохоту и объяснил, притом подробно:
— Я из побочной ветви, у которой мало влияния и ещё меньше союзников. Может, кто-то из основной и причастился к мудрости Ночи, но этого я не знаю. Я рассчитывал пустить деньги, заработанные в подземелье, на то, чтобы укрепить свои позиции, однако…
Тут он побледнел и добавил:
— Я вас не виню, конечно же.
Я похлопал его по плечу:
— Не переживай. Великая госпожа сурова, но справедлива. Уверен, она даст тебе загладить вину. Если будешь старателен, твою ветвь ждёт возвышение.
Моя улыбка получилась насквозь фальшивой, но барон этого не заметил. А даже если и заметил, то не осмелился подать вид, что раскусил моё притворство. Он несмело улыбнулся в ответ, и в его глазках разгорелась жадность.
— Служу Ночи, — прошептал он и шагнул к выходу.
— Прибери тело, — напоследок приказал я.
Пока толстяк, покряхтывая, волок труп в малую комнату, я освобождал Айштеру от пут. Когда последние верёвки были разрезаны, фелина села на постели, разминая кисти и вытянув затёкшие ноги. Я приобнял её, давая понять, что всё будет хорошо, однако знахарка, не отрываясь, смотрела на Энель. Она не ответила на прикосновение.
— Энель не Апостол, просто притворялась, — сказал я, и Айштера нерешительно кивнула. После всего, что она увидела, легко было засомневаться. Даже я, затеяв эту безумную аферу, уже не был уверен, настолько ли Энель далека от Культа Ночи, как заверяла нас.
Я встал напротив ашуры, выдержав её непривычно жёсткий взгляд. На языке вертелись вопросы: почему она сорвалась? Для чего приказала привести прорицательницу? Не повредит ли её импровизация нашим общим планам? Усилием воли я прогнал их; они оставили после себя жгучее послевкусие неутолённого любопытства.
— Проклятие, — выдохнул я.
— Что-что?
— Прокляни барона. И спрячь проклятие от тех, кто мог бы обнаружить его, хотя бы от слабых жрецов этих земель, чтобы гибель Такеши не связали с нами. Пусть через пару дней его настигнет смертельная болезнь, скоротечная, но мучительная. Сумеешь навести её? И не только на него — на его семью. Жену и сына. Они тоже в Культе Ночи. Уверен, никто не будет горевать, если они умрут, помучавшись напоследок. Главное — не затягивать, не то приедут умелые целители или жрецы. Два-три дня, не дольше.
— Роман! — воскликнула Айштера. Я проигнорировал её крик, наполненный ошеломлением и болью. В лицо ударила краска, но я сдержался и не повернулся к фелине.
Некоторые вещи нужно сделать. Чтобы обезопасить себя и близких. Чтобы спасти тех, кого эта семейка культистов могла бы втянуть в свои чудовищные развлечения. Чтобы отомстить за погибших.
Слегка подташнивало. Я ведь не привык убивать и не привык выносить приговоры. Я как мог отодвигал от себя ощущение, что делаю что-то не так, что искореняю одно зло, пользуясь услугами другого.
Удерживаясь за хрупкую решимость, я смотрел в янтарные глаза существа, мотивов которого не понимал.
Первой сдалась Энель. Она опустила веки и усмехнулась.
— У тебя неплохой вкус.
— Я не просил оценивать мои методы. Ты можешь?..
— Могу ли я навести сложное проклятие, передаваемое по крови, за считанные минуты? — Усмешка Энель стала шире, показав белоснежные зубы. Кончики клыков немного выступали из ровного ряда. — Профан заявил бы, что это невозможно. Но потому-то я и мастер маледикции, что творю невозможные проклятия. Не обойтись без кое-каких ухищрений, разумеется, но вряд ли эта падаль заметит подвох.
Она рывком поднялась со скамьи. Подчинившись движению пальцев, в её руке появился Аскалон. На его лезвии заплясали изумрудные огоньки. Энель повела клинок, вычерчивая замысловатые символы в воздухе. Они загорались, выстраиваясь перед ней в причудливом порядке, тянулись друг к другу, сливаясь в едином рисунке.
Казалось, любимое дело успокоило ашуру. Черты её смягчились, в них появилась безмятежная сосредоточенность.
— Разве это правильно? Разве это выход?
Дрожащий голосок Айштеры вторил шёпоту моей совести. Я вспомнил Тецуо, его доброту, его искреннее счастье после спасения внучки. Вспомнил сестёр, хладнокровно задумывавших принести в жертву десятки котов. Вспомнил, что один из убитых стражников говорил, что Айштера была далеко не первой жертвой барона…
— Уверен ли я, что это правильный выбор? Вовсе нет, — глухо проговорил я. — Но иногда в этом и заключается работа авантюриста, Айштера. Авантюристы — это убийцы. И никуда от этого не деться. Мы убиваем монстров, даже тех, что прикидываются разумными.
От этой речи полегчало — чуть-чуть. Но я не рискнул обернуться к Айштере.
Так было проще верить.
Глава 3
От удушливой жары по телу растекался зной, дурманя голову. В горле пересохло.
Вытерев со лба крупные капли пота, я опустился на широкую скамью, придвинул к себе ближайший кувшин и сделал большой глоток. Вино показалось безвкусным. Оно провалилось в желудок, но не потушило пожар в глотке. Напротив, распалило его сильнее, добавив ему кислый привкус прогоревших углей.
Вид вещей, утративших хозяина, будил непрошеные воспоминания. Каждая мелочь набрасывалась, словно грабитель на позднего прохожего, забредшего не в тот переулок.
Вот на этом табурете старик