Посвящается всем ведущим монотонную жизнь с пожеланиями хотьопосредованно испытать удовольствия и опасности приключения

Было два часа дня 7 мая 1915 года. «Лузитанию»[1] одна задругой поразили две торпеды, и пароход начал быстро погружаться. Матросыпоспешно спускали шлюпки. Женщин и детей выстраивали в очередь. Жены и дочерисудорожно обнимали мужей и отцов, молодые матери крепко прижимали к грудимладенцев. Чуть в стороне стояла совсем еще юная девушка, лет восемнадцати, небольше. Она, казалось, не испытывала страха – ясные серьезные глаза спокойносмотрели в морскую даль.

– Прошу прощения, – раздался рядом с ней мужской голос.

Девушка, вздрогнув, обернулась. Этого мужчину она уже не раззамечала среди пассажиров первого класса. Было в нем нечто таинственное,бередившее ее фантазию. Он заметно сторонился остальных пассажиров. Если к немуобращались, он тут же пресекал все попытки завязать разговор. А еще у него былапривычка нервно и подозрительно оглядываться через плечо.

Сейчас он был чрезвычайно взволнован. Его лоб был покрыткапельками пота.

Она не сомневалась, что этот человек способен мужественновстретить смерть, тем не менее он явно находился во власти панического страха.

– Да? – Взгляд ее выражал участие.

Но он смотрел на нее в нерешительности, почти с отчаянием.

– А что поделаешь? – пробормотал он словно самому себе. –Другого выхода нет! – И уже громче отрывисто спросил: – Вы американка?

– Да.

– И патриотка?

Девушка вспыхнула.

– Разве можно спрашивать о таких вещах?

Конечно, патриотка.

– Не сердитесь. На карту поставлено слишком много. Явынужден довериться кому-то. Причем женщине.

– Но почему?

– «Женщины и дети первыми в шлюпки!» Вот почему. – Торопливооглядевшись по сторонам, мужчина понизил голос. – Я везу документ. Чрезвычайнойважности. Он может сыграть решающую роль в судьбе союзных держав. Понимаете?Его необходимо спасти! И у вас на это несравненно больше шансов, чем у меня. Нучто, возьмете?

Девушка молча протянула руку.

– Погодите… Я обязан вас предупредить. Это сопряжено сриском… если меня выследили. Но, по-моему, я ускользнул. Однако, как знать?Если все-таки выследили, вам будет угрожать большая опасность. Хватит у васдуха?

Девушка улыбнулась.

– Хватит. Я горжусь тем, что вы выбрали меня. Ну а потом чтомне делать?

– Следите за колонкой объявлений в «Таймс»[2]. Мое будетначинаться с обращения «Попутчица!». Если оно не появится в течение трех дней…Значит, я вышел из игры. Тогда отвезите пакет в американское посольство иотдайте послу в собственные руки. Все ясно?

– Все.

– Тогда приготовьтесь! Пора прощаться. – Он взял ее руку иуже громко произнес: – Прощайте! Желаю удачи!

Ее пальцы сжали клеенчатый пакет, до последнего моментаскрытый в его ладони.

«Лузитания» все заметнее кренилась на правый борт. Девушку окликнули,и она спустилась в шлюпку.

– Томми, старый черт!

– Таппенс, старая перечница!

Обмениваясь этими дружескими приветствиями, молодые люди насекунду застопорили движение на выходе из метро на Дувр-стрит. Словечки«старый» и «старая» были не слишком точны – общий возраст этой парочки недостигал и сорока пяти.

– Сто лет тебя не видел! – продолжал молодой человек. – Кудаты летишь? Может, перехватим где-нибудь пару плюшек? А то здесь нам, того игляди, врежут – перегородили проход. Пошли отсюда!

Девушка кивнула, и они зашагали по Дувр-стрит в сторонуПикадилли[3].

– Так куда мы направимся? – осведомился Томми.

Чуткие уши мисс Пруденс Каули, по некой таинственной причинекоторую в кругу близких людей звали «Таппенс»[4], не преминули уловить легкуютревогу в его голосе.

– Томми, ты на мели! – безапелляционно заявила она.

– Да ничего подобного! – запротестовал Томми. – Кошелек елезастегивается.

– Врать ты никогда не умел, – сурово изрекла Таппенс. –Разве что сестре Гринбенк, когда ты внушил ей, что тебе назначено пиво дляподнятия тонуса, просто врач забыл вписать это в карту. Помнишь?

– Еще бы! – Томми засмеялся. – Матушка Гринбенк шипела точнокошка, когда дело прояснилось. Хотя вообще-то неплохая была старушенция!Госпиталь – наш госпиталь! – тоже, наверное, расформирован?

– Да. – Таппенс вздохнула. – Тебя демобилизовали?

– Два месяца назад.

– А выходное пособие? – осторожно спросила Таппенс.

– Израсходовано.

– Ну, Томми!

– Нет, старушка, не на буйные оргии. Где уж там! Прожиточныйминимум нынче, – самый минимальный минимум, – составляет, да будет тебеизвестно…

– Детка! – перебила его Таппенс. – Относительно прожиточныхминимумов мне известно все, и очень хорошо известно… А, вот и «Лайонс»![5] Чур,каждый платит за себя. Идем! – И Таппенс направилась к лестнице на второй этаж.

Зал был полон. Бродя в поисках свободного столика, ониневольно слышали обрывки разговоров.

– …и знаешь, она села и… да-да, и расплакалась, когда я ейсказал, что надеяться на квартиру ей в общем нечего…