– …ну просто даром, дорогая! Точь-в-точь такая же, какуюМейбл Льюис привезла из Парижа…

– Поразительно, чего только не наслушаешься! – шепнул Томми.– Утром я обогнал двух типчиков, которые говорили про какую-то Джейн Финн. Нет,ты слышала когда-нибудь подобную фамилию![6]

Тут как раз две пожилые дамы встали из-за стола и принялисьсобирать многочисленные свертки. Таппенс ловко проскользнула на освободившийсястул. Томми заказал чай с плюшками, Таппенс – чай и жареные хлебцы с маслом.

– И чай, пожалуйста, в отдельных чайничках, – добавила онастрого.

Томми уселся напротив нее. Его рыжие волосы были гладкозализаны, но некрасивое симпатичное лицо не оставляло сомнений: перед вамиджентльмен и любитель спорта. Безупречно сшитый коричневый костюм явно доживалсвои дни.

Оба они смотрелись очень современно. Таппенс – не то чтобыкрасавица, но маленькое ее личико с волевым подбородком и большими широкорасставленными серыми глазами, задумчиво глядящими на мир из-под прямых черныхбровей, не было лишено очарования. На черных, коротко остриженных волосахкокетливо примостилась зеленая шапочка, а далеко не новая и очень короткая юбкаоткрывала на редкость стройные ножки. Весь ее вид свидетельствовал омужественных усилиях выглядеть элегантно.

Но вот наконец им принесли чай, и Таппенс, очнувшись отсвоих мыслей, разлила его по чашкам.

– Ну а теперь, – сказал Томми, впиваясь зубами в плюшку, –давай обменяемся информацией. Мы же не виделись с самого госпиталя, то есть сшестнадцатого года.

– Ну что ж! – Таппенс откусила кусок жареного хлебца. –Краткая биография мисс Пруденс Каули, пятой дочери архидьякона Каули из МалогоМиссенделла, графство Суффолк[7]. В самом начале войны мисс Каули, презревпрелести (и докучные обязанности) домашней жизни, едет в Лондон и поступает наработу в офицерский госпиталь. Первый месяц: каждый день перемывает шестьсотсорок восемь тарелок. Второй месяц: получает повышение и перетираетвышеперечисленные тарелки. Третий месяц: получает повышение и переводится начистку картошки. Четвертый месяц: получает повышение и намазывает маслом ею женарезанный хлеб. Пятый месяц: получает повышение на следующий этаж свозложением на нее обязанностей санитарки и вручением ей швабры и ведра. Шестоймесяц: получает повышение и прислуживает за столом. Седьмой месяц: на редкостьприятная внешность и хорошие манеры обеспечивают ей очередное повышение –теперь она накрывает стол для самих палатных сестер! Восьмой месяц: печальныйсрыв в карьере. Сестра Бонд съела яйцо сестры Уэстхевен. Великий скандал!Виновата, естественно, санитарка. Недопустимая халатность в столь ответственномделе! Назад к ведру и швабре! Какое крушение! Девятый месяц: опять повышение –подметает палаты, где и натыкается на друга детства в лице лейтенанта ТомасаБересфорда (Томми, где твой поклон!), которого не видела долгих пять лет.Встреча трогательная до слез. Десятый месяц: строгий выговор от старшей сестрыза посещение кинематографа в обществе одного из пациентов, а именно:вышеупомянутого лейтенанта Томаса Бересфорда. Одиннадцатый и двенадцатыймесяцы: возвращение к обязанностям уборщицы, с коими справляется блестяще. Вконце года покидает госпиталь в сиянии славы. После чего, обладающая множествомталантов, мисс Каули становится шофером и возит сначала продуктовый фургон,грузовик, затем генерала. Последнее оказалось самым приятным. Генерал былмолод.

– Кого же из них? – спросил Томми. – Просто тошно вспомнить,как эти хлыщи катали из Военного министерства в «Савой»[8] и из «Савоя» вВоенное министерство.

– Фамилию его я позабыла, – призналась Таппенс. – Новернемся к теме. В известном смысле это был мой высший взлет. Затем я поступилав правительственное учреждение. Какие дивные чаепития мы устраивали! В моипланы входило испробовать себя на сельскохозяйственных работах, поработатьпочтальоншей, а завершить карьеру на посту автобусной кондукторши – но грянулоперемирие. Пришлось, точно пиявке, присосаться к своему учреждению надолгие-долгие месяцы, но, увы, в конце концов от меня избавились. С тех порникак не устроюсь. Ну, а теперь твоя очередь – рассказывай!

– В моем послужном списке повышений куда меньше, – не безгоречи сказал Томми. – Сплошная рутина, никакого разнообразия. Как тебеизвестно, меня снова отправили во Францию. Потом в Месопотамию[9], где я опятьугодил под пулю. Отлеживался в тамошнем госпитале. Потом до самого перемириязастрял в Египте, поболтался там некоторое время и был демобилизован, как ятебе уже говорил. И вот уже долгие десять месяцев мучаюсь в поисках места! Амест нет. Или, если и есть, меня на них не берут. Какой от меня толк? Что ясмыслю в бизнесе? Ровным счетом ничего.

Таппенс угрюмо кивнула.

– А как насчет колонии? – Она вопросительно взглянула нанего.

Томми мотнул головой.

– Вряд ли мне там понравится, и уж я там точно придусь не кодвору.

– Может, богатые родственники?

Томми еще раз мотнул головой.

– О, Томми, ну, хотя бы двоюродная бабушка!

– Есть у меня старик дядя, который более или менеепреуспевает. Но он не в счет.

– Да почему?

– Он хотел усыновить меня, а я отказался.

– Кажется, я что-то об этом слышала… – задумчиво произнеслаТаппенс. – Ты отказался из-за матери…

Томми покраснел.

– Ну да, представляешь ее положение. Ведь, кроме меня, у нееникого не было. А старикан ее ненавидел. И хотел забрать меня просто назло ей.

– Твоя мать ведь умерла? – тихонько спросила Таппенс.

Томми кивнул, и ее большие серые глаза затуманились.

– Ты настоящий человек, Томми, я это всегда знала.

– Чушь! – буркнул Томми. – Вот такие мои дела. Я уже напределе.

– Я тоже! Держалась, сколько могла. Исходила все конторы понайму. Бежала по каждому объявлению. Хваталась за любую возможность. Экономила,скаредничала, во всем себе отказывала! Все без толку. Придется вернуться подотчий кров.