- Рискнем, - согласился я.

Чувствовал я себя куда лучше, уже мог разговариватьвполголоса, хотя попытки встать и пройтись по палате ни к чему хорошему непривели, голова кружилась так сильно, что я и двух шагов сделать не сумел. Нозато в положении лежа я был вполне коммуникабелен.

- Какая сегодня погода? - поинтересовался я, безэнтузиазма глотая жидкую безвкусную манную кашу.

- Ой, погода замечательная, - защебетала сестричка поимени Анечка, - для конца апреля вообще шикарная, тепло, солнышко!

При чем тут апрель? Сейчас июль. Я попал в авариювосемнадцатого, прошло три дня, сегодня должно быть двадцать первое июля. Аникакой не апрель. Наверное, у сестрички такой юмор. Что ж, покажу, что сумелего оценить.

- Ну что ты, Анюта, в апреле должны быть морозы и горыснега, вот это считается шикарным. А солнышко и тепло - это непорядок.

Она испуганно посмотрела на меня, алюминиевая ложка с жидкойкашей дрогнула в ее руке.

- Вы это серьезно?

- Абсолютно. Я же понимаю, что если три дня назад быловосемнадцатое июля, то сегодня должен быть конец апреля, иначе и быть не может.Что ты на меня так смотришь?

- Андрей Михайлович, но сегодня действительно тридцатоеапреля. Две тысячи первого года. Вы мне не верите?

- Аня, твои шутки перестают быть смешными, - яраздраженно поморщился. - Всему надо знать меру, особенно когда имеешь дело сбольными.

- Это не шутки, - голосок ее задрожал, на глазахпоявились слезы, - вы попали в аварию в пятницу, двадцать седьмого апреля.Сегодня понедельник, тридцатое. Вы ехали в Талдом на встречу с читателями, ввашу машину врезался какой-то наркоман на джипе. И сейчас вы лежите вТалдомской больнице.

- Прекрати!

Я начал не на шутку сердиться. Что себе позволяет этадевчонка? Хочет показать, какие у нее способности к шуткам и розыгрышам? Меняникогда не приглашали в Талдом, я вообще там сроду не бывал, знаю только, чтоесть такой городок на севере Московской области.

- Я ехал к себе на дачу, а не в Талдом, это совершеннодругое направление. И перестань валять дурака!

Слезинка выскользнула из глаза и медленно поползла погладкой упругой щеке. Алюминиевая ложка с влажным чмоком плюхнулась в миску скашей.

- Не верите? Я вам покажу сейчас... Подождите. - Анютавыскочила из палаты и через минуту вернулась, держа в руках газету.

- Вот, читайте. Это наша талдомская газета, здесь всенаписано.

Да, здесь действительно было все написано. И про то, чтодвадцать седьмого апреля, в пятницу, в Доме культуры состоится встреча с"нашим любимым писателем, автором многочисленных бестселлеров АндреемКориным". И даже про то, что эта самая пятница, двадцать седьмого апреля,имеет место быть в две тысячи первом году. Если это розыгрыш, то он зашелслишком далеко, ведь такую газету, пусть и в единственном экземпляре, надо былопридумать, сверстать и напечатать. Меня хотят свести с ума. Но кто? Зачем? Очем-то подобном я читал у Себастьена Жапризо, кажется, книга называлась"Дама в очках, с ружьем и в автомобиле". Меня хотят заставитьповерить, что я свихнулся вследствие аварии, не помню, что происходило в моейжизни, путаю даты. Меня хотят выбить из колеи, сделать нетрудоспособным,помешать мне писать книги. Кто? Кому это может быть нужно? Черт возьми, почемудо сих пор здесь нет Муси? Я же еще утром дал все ее телефоны и просил сообщитьей, где я нахожусь. Видно, дисциплина персонала в этом провинциальном лазаретееще хуже, чем медицинская подготовка.

Я аккуратно (насколько сумел плохо слушающимися руками)сложил газету и сунул ее под подушку. Глубоко вдохнул и задержал дыхание, чтобыне дать прорваться клокочущей во мне ярости, смешанной со страхом.

- Я больше не хочу есть. Позови, пожалуйста, врача.

- Вы плохо себя чувствуете? - переполошилась сестричка.

- Я сказал: позови врача, - холодно повторил я. Анюткамолча собрала на поднос миски и кружку, расставленные на тумбочке возлекровати, и, не глядя на меня, вышла.

* * *

Через два часа, после разговора с врачом и безуспешной борьбыс действительностью, мне пришлось констатировать факт, приведший меня в ужас: уменя украли почти два года жизни. Сегодня тридцатое апреля две тысячи первогогода, в аварию я попал двадцать седьмого апреля, и никакими интеллектуальнымиусилиями сей прискорбный факт отменить не удается. А последнее, что я помню,это поездка на дачу восемнадцатого июля девяносто девятого года. Один год,девять месяцев и десять дней исчезли из моей жизни и из моего сознания,растворились, растаяли. Я пытался слабеньким своим умишком охватить эту истину,но не мог и оттого чувствовал себя растерянным, слабым и беспомощным, какнесмышленый малыш, волею случая заброшенный в мир взрослых и вынужденныйпонимать и принимать их правила жизни, так отличающиеся от его собственных. Яне мог и не хотел смириться со страшными словами "посттравматическаяамнезия", несмотря на уверения доктора по имени Василий Григорьевич, чтовсе не так страшно и что если амнезия действительно является следствием травмычерепа и шока, то она очень скоро пройдет, буквально за несколько дней.

Мне нужно было пережить это новое пониманиедействительности, и пережить в одиночестве. Единственный человек, которого яхотел видеть, была Муся - мой литературный агент Мария Беловцева. Перед ней мнене стыдно выглядеть растерянным и слабым - она меня и не таким видала, знавалимы и худшие времена. По крайней мере, когда хоронили мою сестру Веру, я был,что называется, "в грязь", плакал, бился в истерике, жить не хотел, аведь мне было почти сорок. Так что Мусю я не стесняюсь. А вот всех остальных,включая жену Лину и закадычного друга Борьку Викулова, видеть мне пока нехочется.

Однако доктор Василий Григорьевич внес коррективы в моиэгоистические желания. Муси нет в Москве и вообще в России, она уехала сребенком на десять дней на море, в Египет. Так сказала ее мама, ответившая нателефонный звонок. Лины тоже нет, она, оказывается, уже две недели какнаходится в Шотландии и предполагает пробыть там еще почти месяц: решиладовести до полного совершенства разговорный английский, который простонеобходим ей в бизнесе. Наш десятилетний (хотя нет, теперь ему уже двенадцать)сын Женька остался на попечении бабушки, моей мамы, которая ввиду длинныхмайских праздников тут же радостно схватила любимого внучка и отправилась вСамару пообщаться с подругами юности. После того, как доктор по моей просьбеотработал все номера телефонов, которые я ему дал, выяснилось, что в Москве вданный момент находится только моя дочь от первого брака Светка, которая,услышав о том, что я попал в больницу, тут же вызвалась немедленно приехать. Икак выяснилось, добрый дядя доктор такое разрешение ей уже дал, меня неспросив. Надо отдать должное Василию Григорьевичу, он и в самом деле сделалвсе, что мог: оказалось, что за последние два года многие номера телефоновизменились, в том числе и номер Мусиного мобильного, но я их уже не помнил...