Я отпустила руки. От злости и от того, как крепко я ихсжимала, они даже занемели. Черт побери.

Не глядя, я взяла Мику за руку. Он обвил мои пальцы своими,и уже от одного такого легкого прикосновения мне стало легче. Все будет хорошо.Господи, да я с ним живу в одном доме! Он и так мой любовник. Ничего же неизменится.

Ком в груди так и остался, но тут уж я ничего не моглаподелать.

В номере была гостиная. Настоящая гостиная, с диваном,мраморным кофейным столиком, мягким креслом и отдельной над ним лампой длячтения, и со столом перед венецианским окном, за которым поместились бычетверо. И стульев для этого тоже хватало.

Все дерево было настоящее и полированное до блеска. Обивкана мебели похожая, но не совсем, так что казалось, будто обстановку подбиралипостепенно, а не купили все сразу. Вся ванная блестела мрамором и всем, чемтолько можно. Сама ванна была поменьше, чем у нас дома, не говоря уже о ваннойЖан-Клода в клубе, в "Цирке проклятых", но во всем остальном – отличнаябыла ванная. Такой хорошей ванной комнаты я еще ни в одном отеле не видела.

Когда я вышла из ванной, коридорного уже не было. Микапрятал бумажник в маленький кармашек, который в хороших костюмах как раз длябумажников и сделан – если бумажник достаточно длинный и тонкий, чтобы линиюкостюма не портить. Бумажник Мике подарила я – по предложению Жан-Клода.

– Ты с чьей кредитной карты за все это платил? –спросила я.

– Со своей, – ответил он.

Я покачала головой:

– И сколько же ты выбросил за этот номер?

Он пожат плечами и улыбнулся, потянувшись за чемоданом содеждой.

– Невежливо спрашивать, сколько стоит подарок, Анита.

Я нахмурилась, глядя, как он идет мимо меня к застекленнойстворчатой двери в другом конце гостиной.

– Кажется, я не подумала, что это подарок.

Он толкнул створку двери и шагнул внутрь, сказав мне черезплечо:

– Я надеялся, что номер тебе понравится.

Я пошла за ним, но в дверях остановилась. В спальнеоказались два гардероба, медиа-центр, два прикроватных столика с лампами ибольшая двуспальная кровать. На ней грудой навалены подушки, и все белое изолотое, стильно и элегантно. Слишком это, на мой вкус, напоминало номер дляновобрачных.

Мика открыл чемодан, отстегнул вешалки от колец и повернулсяк большому шкафу.

– Тут просторней, чем в моей первой квартире, –сказала я, все еще прислонившись к створке двери, не войдя пока в комнату. Какбудто мне надежнее так – держать ногу снаружи.

Мика распаковывал вещи, пока еще не сняв черных очков. Онповесил купленные нами костюмы, чтобы они не помялись. Потом повернулся ко мне,посмотрел, покачал головой.

– Видела бы ты сейчас свое лицо.

– И что? – спросила я, сама услышав, насколько этопрозвучало сварливо.

– Я не буду тебя заставлять делать ничего, что ты нехотела бы, Анита.

Голос у него был не слишком довольный. Мика редко из-зачего-нибудь бывает расстроен, а из-за меня – вообще никогда. Это мне в нем инравится.

– Извини, что меня это так напрягло.

– А ты не можешь предположить, из-за чего это тебя таксильно напрягает?

Он снял темные очки, и лицо его обрело законченность, потомучто стали видны глаза. Поначалу эти кошачьи глаза меня слегка нервировали, носейчас это просто были его глаза. Потрясающий оттенок между желтым и зеленым.Когда он одевался в зеленое, они казались почти совсем зелеными. А если вжелтое... в общем, понятно.

Он улыбнулся – так, как улыбался только дома. Только мне илиНатэниелу или даже только мне. Сейчас, во всяком случае, только мне.

– Ну, вот так ты смотришься гораздо лучше.

– И что? – спросила я снова, но на этот раз немогла скрыть улыбку ни на лице, ни в голосе. Трудно быть мрачной, когдасмотришь в чьи-то глаза и думаешь, какие они красивые.

Он подошел ко мне, и просто от этого – от зрелища, как онидет ко мне через комнату, – у меня пульс зачастил и дыхание в грудиперехватило. Мне хотелось броситься к нему, прижаться, сбросить одежду и то,что еще осталось от моих запретов. Но я этого не сделала, потому что боялась.Мне страшно было, насколько я его хочу, насколько много он для меня значит. Этоменя пугало, и сильно пугало.

Мика остановился передо мной, не дотрагиваясь, простосмотрел на меня. Единственный мужчина в моей жизни, которому, чтобы посмотретьмне в глаза, не нужно смотреть вниз. На каблуках я оказалась даже чуточку выше.

– Боже мой, ну лицо у тебя! Надежда, желание и страх –вот что на нем написано.

Он приложил ладонь к моей щеке – теплую-теплую ладонь. Яприльнула к ней лицом.

– Какой ты теплый, – шепнула я.

– Я бы заказал в номер цветы, но поскольку тебе ихкаждую неделю присылает Жан-Клод, не увидел смысла.

Я отодвинулась от него, рассматривая его лицо. Оно былоспокойным – как будто он свои чувства скрывает.

– Ты злишься из-за этих цветов?

Он покачал головой:

– Это было бы глупо. Я, когда приехал в этот город,знал, что в пищевой цепи свиданий я у тебя не на самом верху.

– А зачем тогда было вспоминать цветы?

Он медленно выдохнул.

– Я не думал, что это меня раздражает, но, наверное,так. Дюжина белых роз каждую неделю, и еще одна алая с тех пор, как вы сЖан-Клодом стали заниматься сексом. И теперь еще две алые розы в букете – одназа Ашера и одна за Ричарда. Так что цветы будто от них всех троих.

– Ричард бы так не сказал, – возразила я.

– Нет, но он все равно из твоих любовников, и каждуюнеделю ты получаешь нечто, тебе о нем напоминающее. – Он поморщился,покачал головой. – А этот номер – мои цветы для тебя, Анита. Почему ты нехочешь, чтобы я тебе их подарил?

– Цветы далеко не так дороги, как этот номер, –напомнила я.

Он нахмурился сильнее – не слишком часто приходилось мне видетьтакое выражение его лица.

– Неужели для тебя есть разница, какие именно деньгипотрачены, Анита? Я достаточно прилично получаю за председательство в МохнатойКоалиции.

– И ты вполне стоишь своей зарплаты, Мика.Отрабатываешь в среднем – сколько? Шестьдесят часов в неделю?

– Я же не говорю, что я ее не заслуживаю, Анита. Ятолько спрашиваю: почему ты не хочешь принять подарок от меня, хотя принимаешьот Жан-Клода?

– Цветы мне тоже сперва не нравились. Ты приехал вгород как раз когда я перестала на эту тему с ним собачиться.