Он улыбнулся, но улыбка не была по-настоящему радостной.

– Завтра мы вернемся домой, Анита. У меня нет времениждать, пока ты свыкнешься с этой мыслью. – Он вздохнул. – Я надеялся,что мы здесь побудем вдвоем, только ты и я, но тебя это не приводит в восторг.Кажется, мои чувства задеты.

– Я не хотела ранить твои чувства, Мика.

И ведь действительно не хотела. Я тронула его за руку, но оншагнул назад и стал дальше распаковывать вещи. В груди опять появился ком, ноуже по другим причинам.

Мика никогда со мной не ссорился. Никогда ни на чем в нашихотношениях не настаивал. И до этого дня, до этой минуты я думала, что он вполнесчастлив. Но сейчас он счастливым не выглядел. По моей вине, что мне не сталоприятно при виде этого номера? Или нам предстоит разговор, а я еще пока об этомне знаю?

– Наверное, – сказал он, стоя у кровати, – тыединственная женщина, которая могла не спросить, откуда я знаю агента Фокса.

Слишком для меня резкой оказалась смена темы.

– Как? В смысле, ты хотел бы, чтобы я спросила?

Он остановился, держа в руках туалетный несессер, будтоответ ему надо было обдумать, а если при этом двигаться, то это помешает мысли.

– Не знаю, но мне хотелось бы, чтобы тебе хотелосьспросить. Запутанно, да?

Я проглотила слюну, пытаясь усмирить вдруг забившийся вгорле пульс. Очень похоже было по ощущениям на начало ссоры. Ссориться-то мнене хотелось, но сейчас не было ни Натэниела, ни вообще кого-нибудь, чтобы меняотговорить, а сама я не очень знала, как спихнуть этот поезд с рельсов.

– Не уверена, что я тебя поняла, Мика. Ты не хочешь,чтобы я спросила, но тебе хотелось бы, чтобы я хотела спросить. – Япокачала головой. – Не понимаю.

– А как ты можешь понять, если я сам этого непонимаю? – На миг у него сделался сердитый вид, но тут же его лицоразгладилось до обычной его красивой, приятной непроницаемости. Только меньшемесяца назад я поняла, сколько смятения и страдания прячется за этоймаской. – Я хочу, чтобы я тебе был настолько небезразличен, чтобы тыиспытывала любопытство, Анита.

– А ты мне и так небезразличен, – ответила я,по-прежнему прижимаясь спиной к створке двери.

Руки я держала за спиной, вцепившись в дверь пальцами – какв якорь, чтобы меня не унесло эмоциональным водоворотом.

Лихорадочно ломая голову, как уйти от надвигающейся ссоры, янаконец набрела на мысль.

– Я думала, ты мне сам расскажешь, когда сочтешьнужным. Ты же никогда не спрашивал меня о моих шрамах.

Вот. Вполне здравое утверждение.

Он улыбнулся – той прежней улыбкой, от которой я его почтиотучила. В ней была грусть, тоска, презрение к себе – и ничего приятного.Улыбкой можно было ее назвать только потому, что углы рта поднялись вверх, а неопустились вниз.

– Да, я не спрашивал о шрамах. Я решил, что ты бысказала мне, если бы хотела, чтобы я знал. – Он уже убрал всю одежду,только несессер с туалетными принадлежностями еще ждал на кровати. – Яобещал Натэниелу, что сразу закажу еду, когда мы приедем.

Снова резкая перемена темы застала меня врасплох.

– Мы меняем тему разговора?

– Очко в твою пользу, – кивнул он. – Тебе непонравился номер, и это задело мои чувства. И потом, ты вроде бы осталасьбезразличной к моей встрече с Фоксом и к подробностям нападения на меня. Яподумал: если бы ей было не все равно, она бы захотела узнать больше.

– Так мы не будем ссориться?

– Ты права, Анита, я никогда тебя не спрашивал, откудау тебя шрамы. Не спрашивал, как ты не спрашивала меня. Я не могу злиться натебя за то же самое, что делаю сам.

Тугой ком у меня в груди чуть ослаб.

– Ты бы удивился, сколько людей все равно сочли бы этоповодом для ссоры.

Он улыбнулся – все еще невеселой улыбкой, но уже лучше.

– И все-таки мне бы куда больше понравилось, если бы тыпопыталась обрадоваться этому номеру, а не вести себя так, будто я тебя сюдазаманил с гнусными целями.

Я сделала глубокий вдох, медленный выдох, потом кивнула.

– Номер великолепный, Мика.

Он улыбнулся, и на этот раз кошачьи глаза тоже участвовали вулыбке.

– Именно так. Ты действительно пытаешься.

Я кивнула:

– Раз это так много для тебя значит – то да.

Теперь глубокий вдох сделал он, будто у него тоже что-токомком застряло в груди.

– Я поставлю несессер, а потом посмотрю меню доставки вномер.

– Натэниел страшно переживал, что не смог приготовитьнам нормальный завтрак.

– Я помню времена, когда завтраком считалсябублик, – сказал Мика.

– А я, черт побери, помню времена, когда завтраксостоял только из кофе.

– Я – нет, – сказал он. – Я слишком давноживу ликантропом. Нам надо есть регулярно, это помогает держать зверя в узде.

– Один голод усиливает другой, – сказала я.

– Закажу еду. Посмотри пока свои документы.

– Я их смотрела в самолете.

– И что-нибудь запомнила?

Я подумала и покачала головой.

– Нет. Я просто хотела отвлечься от мысли, что вся этахреновина летит в тысячах футов над землей, но, кажется, это мне не оченьпомогло.

– Насколько мало помогло, я заметил.

Он поднял руку – на ней еще оставались вмятины от моихногтей. Если учесть, как быстро у него все заживает, это значило, что я в негокачественно вцепилась.

– Боже ты мой, Мика, прости, пожалуйста...

Он покачал головой:

– Я не жалуюсь. Я тебе уже сказал в самолете: оченьинтересно видеть, как ты бываешь... настолько потрясена.

– Мне помогло, что ты там был, – тихо сказала я.

– Рад слышать, что пролил кровь за доброе дело.

– Я тебя действительно до крови поцарапала?

Он кивнул:

– Зажило, но было до крови. Ты все еще никак непривыкнешь, что у тебя сила больше человеческой.

– Я прочту сегодня эту папку, потому что до ночи мнеэто надо сделать, но если ты хочешь мне рассказать сейчас, как стал оборотнем,то давай. Честно говоря, когда я услышала, что это было нападение, то сталаотноситься к тебе как к выжившему. Выжившего не допрашивают о травмах, простодают ему рассказать самому.

Он подошел к дверям, и секунду я думала, что он пройдетмимо, не коснувшись меня. А это было бы плохо. Но он на ходу меня поцеловал иулыбнулся, потом прошел мимо – положить в ванную несессер.