– Ты так рассказываешь, будто это для тебя ничего незначит.

Я снова пожала плечами:

– Действительно не значит – на самом-то деле. Конечно,это было страшно, ужасно и болело дьявольски. Я стараюсь об этом не думать.

Если слишком зацикливаться на том, что может случиться или впрошлом случалось плохого, мне трудно будет делать мою работу.

Он посмотрел на меня, и видно было, что он сердится. Почему– не знаю.

– Как тебе понравится, если я свою историю расскажу также?

– Рассказывай как тебе хочется, Мика, или вообще нерассказывай, если не хочешь. Не я затеяла эту игру в признания.

– Ладно, – сказал он. – Мне было восемнадцать,почти девятнадцать. Той осенью я уехал в колледж. Мой двоюродный брат Ричи какраз вернулся после начального обучения в армии. Мы оба оказались дома и могли впоследний раз с отцами пойти на охоту. Знаешь, последний свободный уик-энд умальчишек.

В голосе все так же звучала злость, и я вдруг поняла, чтозлится он не на меня.

– В последнюю минуту мой отец не смог с нами пойти. Тампропали несколько охотников, и отец думал, что один из его патрульных их нашел.

– Твой отец был копом?

Он кивнул:

– Шериф округа. Найденное тело принадлежало бродяге,который заблудился в лесу и умер от истощения. До тела добрались звери, ноубили его не они.

Лицо его стало далеким – он вспоминал. Мне многие людирассказывали страшные вещи, и он тоже рассказывал как они – без истерики. Безничего, без аффектации, как сказали бы психотерапевты и психологи. С ничего невыражающим лицом он рассказывал, как было. Не с деловой интонацией, какрассказана я, а пустым голосом, будто часть его существа унеслась куда-тодалеко. И единственное, что выдавало напряжение, была нотка злости в этомголосе.

– Все мы были вооружены, а дядя Стив и папа давнонаучили нас с Ричи, как обращаться с оружием. Стрелять я умел раньше, чемнаучился на велосипеде ездить.

Он положил вилку и нож на стол, и пальцы его нашли солонку.Настоящее стекло, гладкое и изящное для простой солонки. Мика вертел и вертелее в пальцах, сосредоточив взгляд только на ней.

– Мы знали, что это у нас последняя возможностьпоохотиться вчетвером, понимаешь? Мне в колледж, Ричи в армию – совсем другаябудет жизнь. Отец очень переживал, что не может пойти, и я тоже. Дядя Стивпредложил подождать, но папа сказал: давайте идите. Всех оленей за один день мыне добудем, а он на следующий день нас нагонит.

Ми ка снова замолчал, на этот раз так надолго, что я уждумала – насовсем. Я не торопила его. Продолжай или прекрати, рассказывай илинет – тебе решать.

Голос стал еще более пустым – даже злость из него исчезла,но слышалось тихое начало чего-то еще похуже.

– Мы добыли оленуху. У нас всегда была лицензия на двухсамцов и двух самок, так что вчетвером могли стрелять, что найдем. – Оннахмурился и посмотрел на меня: – Ты знаешь, как на оленей выдают лицензии?

– В лицензии указан объект охоты – самец или самка оленя.В некоторые годы выбирать не приходится, потому что, например, самок больше,чем самцов, и лицензии выдают на них. Хотя обычно больше самцов.

Он удивился:

– Ты охотилась на оленей?

– Папа меня брал с собой, – кивнула я.

Он улыбнулся:

– Моя сестра Бет считала это варварством. Мы убивалиБемби. А брат мой Джеремия – Джерри – вообще не любил убивать зверей. Отецничего против этого не имел, но получалось так, что был отцу ближе, чем Джерри,понимаешь?

– Понимаю.

И вот просто так он мне больше рассказал о своей семье, чемя до сих пор знала. Я ж даже не знала, что у него были брат и сестра.

Он теперь не сводил глаз с моего лица. Смотрел прямо наменя, смотрел так пристально, что даже в обычных обстоятельствах трудно было бывыдержать этот взгляд. А сейчас, чтобы ответить на требование этих глаз, ябудто тяжелый вес должна была поднять. Поднять-то я его подняла, но былонелегко.

– Мы добыли оленуху, освежевали и повесили на шест.Несли его мы с Ричи, дядя Стив шел чуть впереди, нес ружье Ричи и свое. У меня винтовкависела на ремне через спину. Отец всегда твердил, что свое оружие никомуотдавать нельзя. Все время оно должно быть под твоим контролем. Забавно, но мнекажется, что вообще-то отец оружия не любил.

Непроницаемое лицо чуть исказилось – не сразу, только покраям. Все эмоции, которые он пытался скрыть, гонялись друг за другом на этихкраях. Если не знать, куда смотреть, можно было бы этого не заметить, но яслишком много слышала страшных рассказов от слишком многих людей, чтобы неувидеть.

– День выдался хороший. Солнце грело, небо синело,осины стояли золотые. Ветер был порывистый, сдувал листья золотым дождем. Какбудто стоишь в снежном шаре, только вместо снега – желтые, золотые листья. Божемой, как это было красиво! И тут оно на нас налетело. Такое быстрое – кактемная полоса. Сперва оно бросилось на дядю Стива, сбило его наземь – он уже невстал.

Глаза у Мики чуть расширились, пульс бился на шее так, чтобыло видно. Но лицо осталось нейтральным. Он крепко держат себя в руках.

– Мы с Ричи бросили оленя, но Ричи был безоружен. Я ужепочти поднес приклад к плечу, когда тварь бросилась на Ричи. Он упал с криком,но успел вытащить нож. Пытался отбиваться. Нож сверкал на солнце.

Он снова замолчал, и на этот раз так надолго, что я сказала:

– Можешь не рассказывать, если не хочешь.

– Так страшно?

Я нахмурилась, покачала головой:

– Нет, если хочешь рассказывать, я слушаю.

– Я сам поднял эту тему, не ты. Моя вина.

Он в это слово вложил больше чувства, чем надо было. Вина. Язнала это повисшее в воздухе ощущение – вина того, кто выжил.

Мне хотелось обойти вокруг стола, коснуться его, но ябоялась. Не знала, хочет ли он, чтобы его трогали, пока он рассказывает. Потом– да, но не сейчас.

– Ты знаешь, что в схватке время иногда будто замирает?

Я кивнула, потом подумала, что он мог и не заметить, исказала вслух:

– Да.

– Я помню эту морду – морду этой твари, когда онаподняла голову над телом Ричи. Ты видала нас в получеловеческой форме, так вотон был похож на леопарда и не похож. Не человеческое лицо, но и не морда зверя.Помню, мелькнула мысль: "Я должен знать, что это такое". Но приходилов голову только одно слово: "Чудовище. Это чудовище".

Он облизнул губы, судорожно вдохнул и еще раз содрогнулся,когда выдохнул.

– Я уже приложил приклад к плечу. Выстрелил. Попал. Дваили три раза попал, пока оно до меня добралось. Чудовище рвануло меня когтями,и острой боли не было, а было как удар бейсбольной битой – сильно и твердо.Когда знаешь, что ранен, но ощущение не такое, какое представляешь себе откогтей, – ты понимаешь?