– Ну да. Завистники, недоброжелатели или просто обиженные еюлюди. Люди, которые могли желать ей зла.

– Она журналистка… Вы должны понимать, что у любогожурналиста обязательно есть враги. Хотя бы те, о ком он писал нелицеприятныевещи. У Юли было острое перо и язвительный стиль, полагаю, она многих обидела.Неужели ее из-за этого убили? Я как-то не верил, что журналистов могут убиватьза то, что они публикуют.

– Журналисты такие же люди, как мы с вами, их могут убить зачто угодно, совсем не обязательно за то, что они пишут. Но ваша жена была еще идепутатом. Она не рассказывала вам о каких-нибудь конфликтах в депутатскойсреде?

– Да нет… Впрочем, я не особенно вникал. Но если бы ситуациябыла достаточно серьезной, я бы запомнил. Юля, видите ли… она… очень вязкая,если вам понятно, что я имею в виду. Застревает на всем подолгу, повторяет однои то же по многу раз. Чем серьезнее ситуация, тем чаще она о ней рассказывает…рассказывала… Да… простите…

Он на секунду зажмурился, потом снова открыл глаза.

– Одним словом, я бы запомнил.

– Хорошо, тогда помогите мне, пожалуйста, рассортировать еебумаги. Не буду больше терзать вас разговорами, вы, наверное, все это ужерассказывали сегодня следователю.

– Нет, со следователем я не разговаривал.

– Вот как? – удивилась Настя.

– Да, он попросил меня приехать завтра. Знаете, мы с нимвстретились в морге на опознании, он спросил, когда и куда вчера ушла Юля и гдея сам был вечером. Наверное, я очень плохо выглядел, потому что он сжалилсянадо мной и сказал, что допросит меня завтра.

Настя про себя усмехнулась. Следователь Гмыря был хорошиммужиком, но состраданием к потерпевшим обычно не отличался. Просто он былмногодетным отцом, своих четверых детишек обожал и собственные семейныеинтересы всегда ставил выше служебных. Он даже в свое время из уголовногорозыска ушел на следственную работу, потому что не хотел рисковать и оставлять(тьфу-тьфу, не сглазить) жену вдовой, а детей сиротами. Правда, в нынешнеевеселенькое время работа следователя не менее опасна, чем работа сыщика, ноГмыре отчего-то казалось, что так будет спокойнее. Наверное, торопился к детям,домой или на родительское собрание в школу, потому и отпустил мужа убитой послесамой поверхностной беседы, хотя и не полагалось бы так поступать.

В течение часа она с помощью Бориса Михайловичарассортировала бумаги покойной, разделив их условно на «личные», «семейные»,«журналистские» и «депутатские», после чего ушла, оставив Готовчица наедине сосвоим горем.

«Странно, – думала она, трясясь в набитом поездеметро, – я так долго пробыла в квартире, и за все это время не раздалосьни одного телефонного звонка. Ни друзей и родственников с утешением исочувствием, ни пациентов. Вообще никого. Так не бывает. Неужели семья быланастолько нелюдимой? Да нет, не похоже. Разве что Борис Михайловичпредусмотрительно отключил телефон, чтобы не мешали».

Подходя к своему дому, Настя поймала себя на трусливоймысли: хорошо бы, чтобы Лешки не было. Поймала – и ужаснулась. Неужели еерешение два года назад вступить в брак было ошибкой? Неужели прошло всего двагода, и она поняла, что никакой муж ей не нужен, даже такой чудесный, какАлексей? Нет, нет, долой такие мысли, они не имеют права приходить в ее голову.Лешка самый лучший, самый умный, самый терпеливый, самый добрый и внимательный.

Ей казалось, что она убедила себя, однако, открыв дверьквартиры и увидев свет, ощутила укол разочарования. Муж дома. И с ним придетсяобщаться. Самой что-то рассказывать, слушать его, отвечать на вопросы… А можетбыть, все дело в том, что ей вообще никто не нужен? И какая разница, хорошийЛеша или плохой. Ни хороший и ни плохой, он ей все равно не нужен.

«Бред, – одернула себя Настя, – полный бред. Какэто мне Лешка не нужен? Просто я устала, я вымоталась за последние месяцы так,как никогда прежде, и больше всего на свете мне хочется тишины и одиночества,вот и все. Но это же пройдет, это обязательно пройдет, нужно только набратьсятерпения и постараться никого не обижать. И уж тем более Лешку. Он вообщесвятой, потому что терпит меня вместе со всеми моими выходками и выкрутасамиуже двадцать лет. В школе-то я еще ничего была, а с возрастом характер сталпортиться, да и работа моя к душевности и мягкости не располагает. А Лешка всеэто сносит безропотно. Да ему памятник ставить надо!»

Во время этого молчаливого монолога она успела расшнуроватькроссовки и вдруг сообразила, что муж не вышел в прихожую ей навстречу, как этобывало всегда. И вообще ни из комнаты, ни из кухни не доносилось ни звука. Иужином почему-то не пахло. Может быть, ей все-таки повезло и Алексей остался вЖуковском, у родителей? Да, но свет-то горит…

Быстро сунув ноги в уютные мягкие тапочки, Настя заглянулана кухню, потом в комнату. Господи, как все просто! Лешка спал на диване, сголовой завернувшись в теплый клетчатый плед. «Вот и хорошо, – соблегчением подумала она, – можно еще какое-то время побыть в одиночествеи помолчать».

Осторожно притворив дверь комнаты, она на цыпочках прошла вкухню и заглянула в холодильник в надежде найти что-нибудь пригодное для ужина.Надежды, однако, не оправдались. Продуктов, правда, было много, но все нужноготовить. А готовить, естественно, не хотелось. Ладно, обойдемся кофе спеченьем. И вкусно, и сытно, и хлопот никаких. Достать чистую чашку, печенье ибанку с растворимым кофе «Капитан Колумб» – и можно дольше не вставать с места,благо электрический чайник стоит прямо на столе.

Минут двадцать Насте удалось провести в благостной тишине, апотом отчаянно зазвонил телефон. Спохватившись, что аппарат остался в комнатерядом со спящим мужем и кляня себя последними словами, она ринулась сниматьтрубку. Но было поздно. Алексей проснулся и заворочался под пледом.

– Анастасия Павловна? – послышался в трубке смутнознакомый голос.

– Да, я вас слушаю.

– Это Готовчиц.

Ну конечно, Готовчиц. Теперь она отчетливо вспомнила егоголос и манеру говорить.

– Вы просили немедленно сообщить, если кто-нибудь будетзвонить Юле…

– Да-да. И кто звонил?

– Какой-то Дмитрий. Фамилию не назвал.

– Вы сказали ему, что ваша жена… – Настя замялась.

– Нет, вы же предупреждали. Я спросил, что передать. Оноставил свой телефон и сказал, что будет ждать Юлиного звонка.

– Кто он такой, не знаете?

– Нет.

– И имени этого от Юлии Николаевны не слышали?

– Нет, – повторил Борис Михайлович.

Настя записала имя и номер телефона, которые продиктовал ейГотовчиц. Где-то она уже видела этот номер… Давно, это точно, но видела. И дажезвонила по нему. Память на цифры у Анастасии Каменской была отменная.