— Не проси, Бобби. Даже и не мечтай (“Даже и не мечтай” —одно из ее постоянных присловий). Я на этой неделе получила тонну счетов, неменьше, так что убери из глаз долларовые знаки.

Не получала она тонны счетов, вот в чем было дело. На этойнеделе не получала. Бобби видел и счет за электричество, и чек за квартплату вконверте с надписью “мр. Монтелеоне” еще в прошлую среду. И она не могласослаться на то, что ему скоро понадобится новая одежда — ведь учебный годкончается, а не начинается, а за последнее время он денег не просил — толькопять долларов — квартальный взнос в Стерлинг-Хаус, а она и из-за них озлилась,хотя знает, что они покрывают и бассейн, и бейсбол Волков и Львов плюсстраховка. Будь это не его мама, он бы подумал, что она жмотничает. Но сказатьей он ничего не мог — заговоришь о деньгах, и она сразу упрется, а на любоевозражение, когда речь идет о деньгах, хоть о самых пустяках, она начинает истерическикричать. И становится очень страшной.

— Все в порядке, мам, — улыбнулся Бобби. Она улыбнулась вответ, а потом кивнула на банку с “Вело-фондом”.

— А почему бы тебе не занять оттуда чуточку? Побалуй себя. Ятебя не выдам, а ты потом вернешь.

Он удержал улыбку на губах, но с трудом. Как легко она этосказала, даже не подумав, в какую ярость пришла бы, если бы Бобби попробовалзанять чуточку из денег за электричество или за телефон, или из тех, которыеона откладывает на покупку своих “рабочих костюмов”, — для того, чтобы закуситьв “Колонии” парой сосисок и, может быть, куском пирога “а ля мод” <Модный(фр.).>. Если бы весело сказать, что не выдаст ее, а она потом вернет. Дауж, конечно! И получить затрещину.

***

К тому времени, когда он вошел в парк, обида Бобби почтипрошла и словечко “жмотничать” исчезло из его мыслей. День был чудесный, а унего с собой потрясная книга — разве можно таить обиды и злиться, когда тебетак подфартило? Он нашел скамейку в укромном уголке и открыл “Повелителя мух”.Книжку надо дочитать сегодня, надо узнать, как все кончится.

Последние сорок страниц заняли час, и на протяжении этогочаса он не замечал ничего вокруг. Когда он наконец закрыл книжку, то увидел,что колени у него усыпаны чем-то вроде белых цветочков. Полно их было и у негов волосах — он даже не заметил, что сидел в метели яблоневых лепестков.

Он смахнул лепестки, глядя на площадку для игр: ребята там балансировалии качались и били по мячу, привязанному к столбу. Хохотали, гонялись друг задругом, валились на траву. Неужели вот такие ребята способны расхаживатьнагишом и молиться разлагающейся свиной голове? До чего соблазнительно былоотбросить все это, как выдумки взрослого, который не любит детей (Бобби знал,что таких очень много), но тут он посмотрел на песочницу и увидел, что сидящийв ней малыш рыдает так, будто у него сердце разрывается, а рядом сидитмальчишка постарше и беззаботно играет с самосвальчи-ком, который вырвал усвоего приятеля.

А конец книги — счастливый или нет? Какой бы психованнойтакая мысль ни показалась ему месяц назад, Бобби не мог решить. Сколько книг онни прочел за свою жизнь, он всегда знал, хороший у нее конец или плохой,счастливый или грустный. Тед наверняка знает. Он спросит у Теда.

Бобби все еще сидел на скамейке под яблонями, когда черезчетверть часа в парк влетел Салл и сразу его увидел.

— Вот ты где, старый сукин сын! — воскликнул Салл. — Я зашелк тебе, и твоя мама сказала, что ты либо тут, либо в Стерлинг-Хаусе. Так тынаконец дочитал эту книжку?

— Угу.

— Хорошая?

— Угу.

Эс-Джей мотнул головой.

— Мне еще ни разу не попадалась стоящая книжка, но поверютебе на слово.

— Как концерт? Салл пожал плечами.

— Мы дудели, пока все не разошлись, так что прошло вроде бынеплохо — во всяком случае, для нас. И угадай, кто выиграл неделю в лагере“Виннивинья”?

Лагерь “Винни” для мальчиков и девочек, принадлежащийАссоциации молодых христиан, находился на озере Джордж в лесах к северу отМэнсфилда. Каждый год ХОК — Харвичский общественный комитет устраивалжеребьевку, и выигравший отправлялся туда на неделю.

Бобби стало завидно.

— Быть не может! Салл-Джон ухмыльнулся.

— Угу, приятель! Семьдесят фамилий в шляпе, то есть, может,и больше, а старый лысый сукин сын мистер Кафлин вытаскивает Джона Л. СалливанаМладшего, Броуд-стрит, девяносто три. Мама чуть не обмочилась.

— Когда поедешь?

— Через две недели после начала каникул. Мама попробуетвзять на тогда же свой недельный отпуск, чтобы съездить повидать бабку с дедомв Висконсине. На Большом Сером Псе.

"Большим Каном” были летние каникулы, “Большим Шоу” былЭд Салливан по телику в воскресенье вечером, а “Большим Серым Псом” был,естественно, междугородный автобус “Грейхаунд” — серая гончая. Вокзал был чутьдальше по улице за “Эшеровским Ампиром” и закусочной “Колония”.

— А ты бы не хотел поехать с ней в Висконсин? — спросилБобби, испытывая нехорошее желание чуточку испортить радость друга, которомутак повезло.

— Неплохо бы, да только пострелять из лука в лагереинтереснее. — Он обнял Бобби за плечи. — Жаль только, что ты со мной непоедешь, сукин ты читалыцик.

Теперь Бобби ощутил себя подлюгой. Он покосился на“Повелителя мух” и понял, что очень скоро перечитает его. Может, в началеавгуста, если все успеет надоесть (к августу так обычно и случалось, как нитрудно было поверить этому в мае). Потом он посмотрел на Салл-Джона, улыбнулсяи обнял Эс-Джея за плечи.

— Везучий ты, мышонок!

— Зовите меня просто Микки, — согласился Салл-Джон. Онинемного посидели на скамейке, обнявшись, в вихрях яблоневых лепестков, глядя,как играют малыши. Потом Салл сказал, что идет на дневной сеанс в “Ампире” инадо поторопиться, не то он опоздает к началу.

— Почему бы и тебе не пойти, Бобборино? “Черный скорпион” —куда ни обернешься, монстров не оберешься.

— Не могу. Я на мели, — сказал Бобби. Что было правдой(если, конечно, не считать семи долларов в “Велофонде”), но вообще сегодня емув кино не хотелось, хотя он слышал, как в школе один парень говорил, что“Черный скорпион” — это класс: убивая людей, скорпионы протыкали их жаламинасквозь и, кроме того, стерли Мехико в порошок.

А хотелось Бобби вернуться домой и обсудить с Тедом“Повелителя мух”.

— На мели, — грустно повторил Салл. — Печально, Джек. Я бызаплатил за тебя, да только у меня всего-навсего тридцать семь центов.