Ради любви я стала ею. Мои спина, бедра, живот являютсятолько что родившимся повторением ее красоты.

Это упругое тело принадлежит мне, у которой никогда не былоподобного. Гордость за мою неестественную красоту меня опьяняет. Что в общем яимею? Я не могу любить!

Любящая себя, я не имею рук, чтобы обнять себя. Я напрасноожидаю единственного удовольствия, которое желаю познать: это чувствовать ласкирук, которых мне не могла дать покалеченная статуя.

И как я могу погладить свой половой орган, чья тайна влечетменя, между этими отсутствующими ногами, которые я не могу раздвинуть?

Но, по меньшей мере, я уверена в том, что — прекрасна, я,которая, чтобы видеть себя, может лишь воспользоваться потерянными глазамисвоего обезглавленного бюста.

Лицо, которого мне не хватает и которое отдельно покоится настене, внимательно рассматривает та, что им обладает.

Это — молоденькая девушка, чьи босые красивые ноги и тонкиеруки торчат из-под туники из темного грубого полотна, скроенной в виде мешка спрорезью на месте шеи. Две другие прорези, будто сделанные ударами ножа, служатрукавами. Зрители, которые собрались вокруг нее, уделяли, однако, меньшевнимания ее необычному одеянию, чем схожести — настолько полной, что онаказалась неестественной, — между ее лицом и рисунком, который онарассматривала.

И то, и другое находилось на одном и том же уровне и имелоодни и те же размеры.

Я приблизилась к девушке и спросила ее, не может ли онаназвать мне имя художника, автора этого рисунка. Когда она позировала ему?

Девушка подернулась, чтобы посмотреть на меня: молчаливаяулыбка превратила неземные черты ее лица в необычайную красоту, которую я моглабы любить бесконечно. Мне показалось, что незнакомка, возможно, не поняла моеговопроса, но она уже отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес.

Один из мужчин, который услышал мой вопрос к девушке,сказал, что портрет был написан век назад и что поэтому невероятно, чтобыдевушка могла позировать художнику. Другой высказал предположение, чтонатурщица, возможно, была прародительницей девушки, так как трудно быловообразить, что подобная схожесть может быть лишь результатом совпадения.Директор галереи, в свою очередь, заявил, что этот вопрос следует выяснить ичто он созовет фотографов и журналистов, чтобы сделать достояниемобщественности этот необычный факт. Одна женщина с грубыми замашками взялапальцами острый подбородок героини, попыталась отбросить назад ее волосы испросила ее, из какой страны она приехала.

Девушка резким движением головы освободилась от руки женщиныи бросила на нее презрительный взгляд.

— Она не говорит на нашем языке, — заявилаженщина.

Затем с наглостью, которая шокировала меня, она овладелаплетеной из веревок сумкой девушки и извлекла оттуда кошелек, открыла,исследовала содержимое и сообщила:

— Я же вам говорила, она — ирландка.

Толпа тут же принялась обсуждать невозможность того, чтобысумасшедший художник из Умбрии, умерший в двадцатилетнем возрасте, которыйникогда не покидал селения, где родился и куда никогда никто не заезжал, могпознакомиться с женщиной-ирландкой и чтобы этот эпизод личной жизни не стализвестен его биографам, которые бы, в свою очередь, не поведали об этомпотомкам. Было доподлинно известно, что эти люди не оставили неосвещенным ниодного факта этой бедной жизни. Кроме того, они установили — и это невозможнобыло оспорить, — что художник никогда не пользовался натурщицами.Портреты, исполненные им, соответствовали тем, кто представал перед еговнутренним взором, что создавалось его больным воображением и призраками,осаждавшими его. Ни одно реальное лицо не было для него источником вдохновения.

Все тут же заговорили разом, стараясь показать своюэрудицию. Я взяла за руку девушку, чтобы увести ее от этой возбужденной толпы иот этого шума. Она снова посмотрела не меня своей чарующей улыбкой ипоследовала за мной. Я повела ее в свою комнату.

Наконец-то! Давнишняя двойственность твоей и моей красотыбольше не существует!

Мое обнаженное тело проникает в твое. Ее одеяние в видемешка более не прикрывает стыдливо ее груди, ее ягодицы, ее детский живот. Моевеликолепное тело стало уже ее телом. Вернее — нашим телом.

Это я или она исследует его своими изящными ручками,ловкими, как усики виноградной лозы, которыми моя возлюбленная оплела мой бюст,тоже искалеченный? Они резвятся и танцуют всю ночь свой лесбиянский танец нанашем половом органе, который никогда не может насытиться.

О, ты, я — прекрасна. Я, ты — прекрасны. Мы — прекрасны.Твое горло, которое это выкрикивает, — мое.

О, моя красавица. Тебя, себя — я люблю обеих. Я — в тебе,чувствую, как ты любишь нас. Наша двойная любовь настолько сильна, что не можетдопустить никогда уродства, настолько сильна, что делает нас единым телом,которое, возможно, долго еще будет счастливым!

Когда Мари-Шатт успешно закончила учебу, Координатор решил,что она пройдет сексуальную практику на Диане, черной планете в системе Альфа всозвездии Ателье Скульптора.

Выбор этого места удивил всех, так как, хотя об дианийцахзнали довольно мало, было, однако, известно, что у них нет половых органов.

Сгорая от любопытства и нетерпения узнать, что ее ожидает,выпускница устояла под натиском родных и друзей, которые советовали ейпопросить руководство института направить ее в другое место. Попрощавшись совсеми, Мари-Шатт приготовилась втиснуться в транспортное средство, которое всрок, равный одной земной неделе, должно было унести ее за пятьсот тысячсветовых лет от родной Земли.

Но даже это короткое путешествие, мало чем напоминающеекосмическое, не должно было стать для нее пустой тратой времени. Вбессознательном состоянии, в которое она должна была впасть во времяпутешествия, она должна была изучить язык страны своего места назначения.Приборы, которыми была снабжена капсула, должны были обеспечить ее этимизнаниями без малейшего напряжения с ее стороны для их усвоения. В этом не былоничего необычного, так как тот неизмеримый объем знаний, который был дан ей винституте, был влит в нее аналогичными методами. Иначе как бы она могладостигнуть в свои едва исполнившиеся шестнадцать лет уровня интеллекта,необходимого для участия в созидательном развитии Вселенной, что она исобиралась сделать в ходе своего первого жизненного испытания.

Родители и группа друзей пришли, чтобы проводить ее,возбужденные и чрезмерно говорливые, как обычно бывает в подобных случаях.Девушка, обняв всех и пообещав давать о себе знать, сняла с себя защитныйкомбинезон, в который она была облачена весь этот день и приборы котороготщательно фиксировали любое, даже самое незначительное изменение в еенастроении, и голой втиснулась в капсулу.