— Было дело, — отозвался Орешник, нисколько не пряча самодовольную ухмылку. — Не ревнуй, Ханна, держись за меня крепче!

«У одинокой кобылы»

Белый арилд держали для господ: не каждому постояльцу пришелся бы по нраву его терпкий букет осенней горечи; виммербю оставляло на языке привкус лесных ягод; суае по цвету напоминало бархат розы, хотя на вкус было так себе; сам же он больше склонялся к простой вишневой наливке, что отлично согревала не только сердце, но и душу.

Спустившись по шаткой лестнице в погреб, берсель5 любовно погладил ближайшую бочку по выпуклой стенке и направился в самый дальний угол. Он знал свое дело. Вернее, знал толк в выпивке. Пожалуй, даже слишком, раз после очередной не самой удачной стычки с собутыльниками очнулся за добрую сотню миль от своей лачуги. Прозрачный, как стеклышко, и в той же мере трезвый.

— Рулле! — загрохотало сверху. — Где тебя носит?

Столько лет, а хоть бы словечко в благодарность… Берсель вздохнул, с трудом удерживая громоздкую бутыль худыми, как щепки, ручонками. Он сильно сдал за время работы здесь — осунулся, сгорбился, став вдвое меньше ростом. Каждый день, намывая посуду в медном тазу, Рулле со страхом всматривался в собственное лицо: не проступают ли кости, как у упыря? А что будет, если однажды он растворится совсем?

— Главное, чтобы успел поставить бутылку на пол, — не двинув бровью, заметила Клинта, когда за очередной ночной пирушкой он выложил ей обо всех своих страхах. — Испачкаешь мне полы, я тебя и с того света достану. А вообще, радовался бы, что тепленькое местечко нашел. Кабы не я, слонялся бы сейчас где-нибудь по свету, неприкаянным духом.

А если бы не он, не видать ей посетителей как своих ушей — уши у тролльчихи, к слову, были маленькие, спрятанные в копне жестких волос, которых Клинта никогда не расчесывала, попробуй отыскать! И сама она была под стать имени: ни дать ни взять, кусок скалы, в которой приблизительно вырезали очертания обвисшей груди, массивных плеч и тяжелого, вечно недовольного лица. А уж еда, которую она готовила…

Картошка, порезанная грубыми кусками, с ошметками кожуры, отдавала костровой горечью и похрустывала ближе к середине. Сколько гостей потом мучались животами, проклиная неумелую стряпню, отлично знали придорожные кусты. Зато каша была нарасхват — постояльцы торопились наполнить миски, потому что опоздавшим доставались остатки: пригоревшие к доннышку коричнево-черные ошметки. Стоило ли говорить, что аромат стоял такой, что многие клиенты отшатывались, едва взявшись за медную ручку двери?

Однако же, никто не жаловался. Да и кто в здравом уме осмелился бы перечить хозяйке, от чьих шагов стропила угрожающе тряслись, осыпая столы деревянной трухой, а от зычного голоса лопнула уже не одна дюжина стаканов?

Против самых отчаянных в ход шла дубинка — для нее в стену пришлось ввинтить крюк, выкупленный, как подозревал берсель, из какой-нибудь пыточной камеры. Порой в воздухе летали и миски, оставляющие долгоиграющие синяки и ссадины и загадочным образом возвращающиеся хозяйке обратно в руки.

Сама Клинта ревниво следила, чтобы ни одна капля ее варева не пропала зря. И когда один из постояльцев отодвинул плошку, едва попробовав наваристое месиво, косматые брови угрожающе сошлись над переносицей.

— Эй, ты — окликнула она берселя. — Налей-ка ему лучшего вина, чтобы мое рагу быстрее проскочило!

На ее языке это означало чистый уксус. Рулле даже пожалел про себя парня. Но тут сидевший рядом постоялец, чье лицо надежно скрывал капюшон, звонко щелкнул пальцами, и огарок свечи на стойке зажегся сам по себе. Огонек подмигнул опешившей Клинте: раз, другой, третий.

Условный знак.

— Приперся, ждали его, — пробурчала тролльчиха, отвязывая заляпанный фартук и скрываясь за задней дверью, где располагалась ее половина. Гомон и шум посуды доносился и сюда, но переступить запретную черту не осмелился бы ни один гость. Усаживаясь за массивный стол — после того, как на свалку отправился третий стол подряд, Клинта самолично притащила с заброшенной мельницы два жернова и положила их друг на друга, — хозяйка достала с полки флягу, размером с хорошую дыню. Для предстоящего разговора не мешало набраться храбрости.

— Думаешь, пряча лицо, не привлечешь к себе внимания? — насмешливо спросила она, когда три фигуры наконец-то появились на пороге. Рулле заботливо прикрыл за собой дверь и принялся хлопотать, накрывая на стол. Краюха пшеничного хлеба, вино, жаркое с хозяйского стола — себе Клинта никогда не отказывала, да и мясо получалось у нее куда лучше каши.

— Молодец. А теперь марш за дверь и смотри, чтобы никто не подслушивал! — осадила его тролльчиха, стоило берселю придвинуть еще один стул для себя. Горестно вздохнув, тот прихватил с собой пару лепешек, которыми с успехом можно было если не забивать гвозди, то уж точно отбить на стойке лихую чечетку от руки.

Фафнир сбросил с плеч полинялый плащ, пододвинул поближе блюдо с посыпанным крупной солью салом. Клинта недовольно потянула носом.

— Ванну не принимал, — опередил ее маг, оттопыривая пожелтевший ворот сорочки. — Причем, уже давненько. А вот эти помылись изрядно, еле выплыли. О недавнем наводнении слышала?

— Как не слыхать, — тролльчиха не спеша рассматривала его спутников. Один, судя по смазливому лицу, из благородных, только ест хуже поросенка. Вторая — девчонка, малявка еще. Отчего же тогда голова замотана тряпкой?

— И с каких пор ты таким оборванцем ходишь?

— Да вот, с тех самых. — Фафнир улыбнулся, меняя тему. — «У одинокой кобылы» — занятное название. Не знал, что у каменных троллей чувство юмора имеется.

— Тсс, ты еще на всю округу прокричи, — нахмурилась Клинта, бросая озабоченный взгляд на дверь. — Зачем пришел?

— Во-первых, спасибо за хлеб, за соль, — отправив в рот первую рожку, Фафнир довольно крякнул, по привычке откинулся — и вовремя вспомнил, что сидит на колченогом табурете. — Надеюсь, баня к ужину тоже прилагается, а также чистая постель.

— И надолго?

— Всего лишь до утра. Но это, я полагаю, обычная вежливость со стороны старого друга, — Клинта громко хмыкнула, — который мне немножко обязан своей жизнью, я полагаю.

— Ближе к делу давай, — хозяйка недовольно отхлебнула из фляги. Расслабившийся в тепле Свейн потянулся было тоже, но Фафнир предусмотрительно перехватил его руку на полпути.

— К делу так к делу, — положив на хлеб ломтик ветчины, он пододвинул его к грубой, словно вытесанной неумелым мастером, ручище с обломанными ногтями. Следить за собой тролльчиха так и не научилась, хоть и прожила среди людей не один десяток лет. — Какое слабое место у Ристафала?

И без