— Не сомневаюсь, — хохотнул он и покосился наменя.

— А это, значит, твоя племянница?

— Да. Приехала в отпуск.

— Ясно. Тетушке помочь в трудную минуту? Молодец,деточка. — Привалившись к моему стулу, Каток стал меня разглядывать.Удовольствие небольшое. Помня советы Серафимы, я сосредоточилась натарелке. — Племянница у тебя что надо, — ухмыльнулся Каток, сделалпаузу и добавил:

— Только ведь я натурой не беру, так что не трудись.

Выражение “вся кровь ударила в голову” стало мне совершеннопонятно, надо полагать, именно это со мной и произошло, потому что я разомзабыла все тетушкины советы, посмотрела на Катка и поинтересовалась:

— Вы что, местный сумасшедший?

— Деточка, — ласково сказал он, — сунь вротик апельсинчик и заткнись.

— Пошел вон, — ответила я, сотрясаясь внутреннейдрожью не от страха даже, а от ярости, кстати, чувства опасного и, как правило,не обещающего обладателю спокойной жизни. Разговор принял скверный оборот. Бедав том, что уступать я не умею, твердолобое упрямство у меня наследственное.

— В самом деле, — попыталась прийти мне на помощьтетушка, — шел бы ты, Юра.

Каток хмыкнул, наклонился к моему уху и сказал слов десять.Порядочная женщина ни одного из них повторить не рискнет. Зря он это сделал, нестоило. Хотя, если разобраться, мне тоже многое чего не стоило делать в этотвечер.

Но как бы то ни было, Юрик произнес эти мерзкие слова, а яподнялась и от души съездила ему по физиономии. Поначалу я решила, что у менязаложило уши: наступила мертвая тишина. Потребовалось некоторое время, чтобыпонять: с ушами все в порядке, а вот в остальном… Публика, затаив дыхание, ожидала,что последует дальше, добиться такого эффекта в театре мне еще не удавалось.Странно, что я не хлопнулась в обморок, ведь все шло к этому. Я смотрела вневероятно синие глаза Катка и проклинала себя за несдержанность и глупость.Посмотрите, какая смелая. На кладбище будешь хвастать своей смелостью…

Казалось, мы уже давно стоим, пялясь друг на друга, на самомделе прошло несколько секунд. Каток еще только прикидывал, что такого забавногосотворить со мной, а на помощь уже спешил Владимир Петрович. Вслед за ним,лавируя между столами, торопился Тарханов. Каток заметно расслабился,ухмыльнулся еще шире и убрал руку со спинки стула.

— Привет, начальник, — паясничая, сказал он.

— Здравствуй, Юра, — кивнул ВладимирПетрович. — Что-то я не помню, что б тебя к своему столу приглашал.

— Поздороваться подошел, мы с Серафимой старые друзья.Правда, Серафима?

— Правда, — кивнула тетушка, с трудом разжавчелюсти.

— Вот-вот, — хмыкнул Каток. — А племянница утебя хороша, слов нет. Такую-то красоту беречь надо. Красота-то, она сегодняесть, а завтра, глядишь, от нее ничего и не осталось…

— Да ты никак грозишься, Юра? — удивился ВладимирПетрович.

— И в голове не держал. Так, к слову. Сами знаете,какие времена. Вот и беспокоюсь: изувечат девку не ровен час.

На этой оптимистической ноте Каток заткнулся и направился ксвоему столу. А я побледнела и плюхнулась на стул. Серафима с серовато-зеленымодетом лица была лишена даже намека на утренний оптимизм, Владимир Петровичхмурился, а Илья волновался.

— Что произошло? — тревожно спросил он.

Серафима кратко передала историю с Юриком.

— Ну девицы, ну утешили, — невесело хохотнулВладимир Петрович. — Одна Жорика бутылкой треснула, другая Юрику по рожесъездила. Молодцы. Пора вам вещички собирать. По мне, так самое время.

— Вот сволочи, — выругался Илья, что было на негокак-то не похоже. — Распоясались. Приличным людям в ресторане нельзяпоявиться.

— Если ты в мой адрес высказываешься, — хмыкнулВладимир Петрович, — так отвечу честно: не знаю. Юрика и на пятнадцать сутокупечь затруднительно. Приставал к женщине и получил по роже, вроде какпострадал. Что делать прикажешь?

— Ты же слышал, что он сказал. Этот подонок угрожалЛике в нашем присутствии.

— И вовсе не угрожал, а высказывал беспокойство окрасоте Анжелики Станиславны в связи с криминальной обстановкой в городе.

— Здорово, — хохотнул Илья и покачал головой.

— Рад, что тебе нравится, — усмехнулся верныйдруг.

Тут подала голос Серафима:

— Эх, одно утешает: Циркач-то клюнул. Сама видела,когда ты Юрику по фейсу съездила, он свою задницу со стула приподнял на целыхпятнадцать сантиметров.

— Так уж и на пятнадцать? — съязвила я, пытаясьприйти в себя.

— Ну, может, на четырнадцать с половиной. Не появисьтак стремительно наши мужчины, он бы вмешался. Не зря мы, выходит, ему глазамозолили. Жаль, что теперь это уже не имеет значения. Завтра утром уезжаешьдомой. Володя, сможешь посадить ее на автобус?

— Будет лучше, — сказал Тарханов, — если яЛику сам отвезу. Триста километров расстояние небольшое, а сегодня вам лучше уменя переночевать.

Володя кивнул. Странно, но Серафима вроде бы с предложениемсогласилась, а я позволила себе поинтересоваться:

— Как ваша семья отнесется к вторжению?

— Никак. У меня нет семьи. То есть я живу отдельно отродителей. У меня большой дом.

— И секретарша, надо полагать, в отпуске, —закончила Серафима.

Илья Сергеевич удрученно опустил глаза долу. Сейчас я былане расположена отгадывать их загадки, другие мысли одолевали. Настроение былобезнадежно испорчено, потому мы покинули ресторан и отправились к Тарханову,заехав перед этим к Серафиме за моими вещами.

Дом Ильи в самом деле был большим. Двухэтажный особняк смансардой недалеко от центра города. Илья объяснил, что ранее на этой улице,застроенной частными домами, жила его бабушка. После ее смерти старенький домикснесли, а на освободившемся участке воздвигли шедевр современной архитектуры изкрасного кирпича. Лужайка перед домом отсутствовала из-за стойкого нежеланиянаселения понять, что времена меняются и соседи тоже. Вместо лужайки был заборна каменных столбах, с воротами и кованой калиткой. На оставшихся от всегоэтого великолепия нескольких метрах земли были разбиты клумбы, выглядевшие дляконца августа очень нарядно.